Дело №1: Резник, Падва, Кучерена

Золото, кровь и алкоголь – вот с чем пришлось столкнуться в начале адвокатского пути популярным ныне защитникам. Legal.Report собрал несколько историй о самых первых судебных делах из их практики. Генрих Падва признался Legal.Report, что свое первое дело помнит лишь наполовину, поскольку… был не совсем трезв. Зато Анатолий Кучерена никогда не забудет, как его вербовали правоохранители, чтобы узнать судьбу похищенного центнера золотых монет.

Генри Резник. "Связанные одной кровью"

– В адвокатуру я пришел из науки зрелым человеком: «большой советский ученый, крупный советский педагог». Меня позвали на известное адвокатское дело, готовился погром московской адвокатуры. Это было в сентябре 1985 года. Чисто профессионально это дело по правовому, тактическому, психологическому содержанию очень сложное. Дело было, как сейчас сказали бы, заказное – протоколы фальсифицировались, туда не попадало то, что не угодно государству. Об этом деле много написано. Однако оно рассматривалось около года, и в течение столь длительного процесса я "размялся" на двух других делах, где представлял интересы клиентов по соглашению и по назначению.

По первому делу привлекался молодой человек. Изнасилование. Мне удалось отбить обвинение, ему дали два года, хотя прокурор просил девять лет. На самом деле не было там изнасилования, но его осудили за хулиганство. Честно говоря, там и хулиганства не было, было «оскорбление действием». Дело прошло весьма успешно, тем более что он был судим ранее, да и оправдательные приговоры тогда не выносились.

Другое дело было феерическое – о неосторожном убийстве путем иногруппного переливания крови. Привлекались врач-ординатор и медбрат, которого защищал я. Вообще редчайшее дело было – чтобы больница позволила привлечь врачей! Они там, конечно, заслонили свою старшую медсестру, которая принесла для переливания кровь не той группы… Переливание сделал медбрат, а разрешение ему на это дал врач-ординатор, который был студентом из Костромы, проходящим практику в столице. Медбрата привлекли за неосторожное убийство, а врача – за халатность, так как он передоверил врачебную операцию, которую по инструкции Минздрава должен проводить сам. У моего [клиента] не было вины. Потому что сестра принесла кровь, а врач дал согласие на переливание, но сестру решили оградить. И подставить чужаков.

Расклад был очень интересный: оправдательный приговор – моему, возбуждение нового дела против медсестры, которое суд соединил с делом врача и отправил на доследование. Тогда судьям можно было возбуждать уголовные дела. У защитника врача была позиция для судов присяжных, конечно. Ну действительно, нарушил он эту инструкцию! Столкнулся с этими порядками. Ведь приехал из провинции квалификацию повышать.

Народу было на деле! Вся врачебная общественность, человек двести сидели. Никогда не забуду первую фразу адвоката, который защищал врача: "Товарищи судьи, мой подзащитный приехал из Костромы в Москву повышать свою квалификацию, и вновь приобретенные знания оказались столь глубоки, что привели его на скамью подсудимых!" Вот такой пример ораторского мастерства. Конечно, переливания должен делать врач, но жизнь-то давно разошлась с инструкцией… Присяжные оправдали бы его.

Генрих Падва. "Совестливый насильник"

– Самый первый раз в процесс я пошел с наставником. Боялся, конечно, страшно. В перерыв мы пошли поесть, и он говорит мне: "Давай по стопочке!" Я говорю: "Да что вы!", а он мне: «Для смелости». Ну, шеф предлагает! Выпили по сто грамм. Он чувствовал себя как рыба в воде, а меня развезло. Я и так волновался, а тут еще! Поэтому я не очень помню, что это за дело, что там было, ну, какое-то проходное. С тех самых пор зарекся на всю жизнь: перед процессом – никогда никаких сто грамм. Это был мне хороший урок. 

А вот свое первое самостоятельное дело я помню очень хорошо. Мне было года двадцать два, когда мне оно досталось. Дело на всю жизнь оказалось одним из самых интересных в практике, это был единственный случай настоящей явки с повинной. 

Меня направили на дело об изнасиловании. Солдат вернулся из армии, отслужив, и устроил пирушку. Все, конечно, поддали. Он схватил одну девушку несовершеннолетнюю (лет семнадцать ей было), уволок в лес и изнасиловал. Под утро, сообразив, что сделал, он удрал, и его больше не нашли. А она подала заявление, провели краткое расследование, экспертиза подтвердила, что насильственные действия были. Противная история, противное дело.

Так вот, с того дня восемь лет прошло – его так и не нашли, дело приостановили, но тут… Явился в милицию один известный в городе Сталинграде человек, ударник коммунистического труда, висевший на доске почета областной, с орденом Трудового Красного Знамени, семейный, две дочери у него. И сказал: арестуйте меня, я восемь лет назад изнасиловал девушку. После проверки и запросов в местную еще тогда милицию, выяснилось, что случай такой действительно был. Признавшегося арестовали и этапировали в местечко Погорелое Городище, где все тогда и произошло, и назначили суд.

Я когда его спрашивал: "Почему?", он мне говорил: "Я не мог спокойно спать последнее время. У меня две дочери подрастают. Если вдруг когда-то что-то выяснится, как они будут смотреть на меня? Начались фобии: вижу милиционера, перехожу на другую сторону. Ну и я пошел!"

Я его защищал со всей страстью и считал, что не надо его больше наказывать. Он наказан был своей совестью, он искупил вину всей своей жизнью. Но статья была страшная – изнасилование несовершеннолетней, по ней было тогда, кажется, от семи или восьми лет (точно не вспомню сейчас) и до максимума. Я просил дать ему по отбытию, он к этому времени уже полтора-два года отбыл, поскольку пока этапирование, потом ее разыскать, все бюрократические процедуры. Я просил оставить то, что уже было, а прокурор просил минимальный срок.

Суд дал ему три года, поскольку назначать наказание ниже низшего судья может в исключительных случаях, если есть совокупность смягчающих обстоятельств. А у него первый суд, явка с повинной, блистательные характеристики, семья, двое детей, к тому же потерпевшая сказала: "Я простила, все забыто, мне это не нужно". Я стал жаловаться, хотел изменить приговор. Многие мне говорили: "Ну что ты жалуешься, и так снизили". А главное, что он сказал: "Не надо, через некоторое время освободят по отбытию, давайте я отбуду свое и выйду, очистившись».

Анатолий Кучерена. "Вербовка за центнер золота"

– Первые дела были не особо публичные, но тоже крайне интересные. Например, самое первое мое дело было в 1993 году – о похищении ста килограммов золота, достаточно громкое. Дело уже год расследовалось, искали адвоката, я даже был уже четвертым или пятым по счету.

Защищал я человека, который подозревался в похищении ста килограммов золота в виде юбилейных монет. Его обвиняли по 93 прим. УК РСФСР (хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем мошенничества в особо крупных размерах, – прим. ред). Когда взялся за дело, сразу сказал: «Я никогда адвокатом не работал, никакую гарантию не даю». Хотя да, у меня была практика юрисконсульта уже больше восьми лет. В общем, я взялся, и дело это оказалось моим посвящением самого себя в мир юриспруденции.

Я пришел к следователю. Он сидит, такой зашоренный, с кучей бумаг и томов дел вокруг. Искоса посмотрел на меня… Я ему адвокатское удостоверение – не знал, что делать надо, что сказать. И он говорит мне: «Вы сходите, тут рядом, по коридору, к оперуполномоченному по фамилии Брежнев, а потом снова ко мне, я дам вам разрешение на свидание». Я пошел, нашел этого опера – показалось, такой вежливый, чай предлагает. Я подумал: о, какая хорошая адвокатская профессия! Но потом интуиция-то подсказала: что-то здесь не так. И вообще насторожило, почему меня следователь к нему отправляет, хоть этот опер и был с ним в одной следственной бригаде, которая делом занималась.

Он начинает со мной разговаривать и говорит: «Вы хотите к нему на свидание?» Да, говорю, конечно, хотелось бы. «Ну вот вы когда пойдете на свидание, все-таки спросите, куда он дел сто килограммов золота». Вот такой заход. Я начинаю бледнеть, думаю, как же мне поступить: жестко отреагировать или продолжать игру, которую он пытается со мной вести. Я говорю: «А как же вы год расследуете дело, держите человека под стражей и до сих пор не знаете, куда он дел сто килограммов золота, и он ли украл их?» – «Если он скажет, где это золото, то мы подумаем о мере пресечения», – отвечают мне… Я совсем взбеленился, говорю: «Спасибо вам за чай… Что вы себе позволяете, вы что, со всеми адвокатами так разговариваете, хотите сагитировать, чтобы адвокат сотрудничал с вами?» Он тут начал сразу: «Ну нет, вы меня неправильно поняли", пошел на попятную.

После я пришел к следователю и сказал, что, в общем, вы эти приемы и методы оставьте при себе. Пытаться адвоката водить за нос и давать ему указания, что он должен сказать своему доверителю! Такое вот было «крещение». Я написал жалобу, записался на прием, встретился с помощником генерального прокурора. В общем, затем ему [подзащитному] изменили меру пресечения на залог. Ну, а в результате он потом он вышел из-под стражи, поскольку в процессе они не смогли ничего доказать.