«Первым делом смотрю на морду подсудимого»: уловки судей глазами адвоката-легенды

Инициатива Минюста о создании сети государственных бюро бесплатной юридической помощи породила многочисленные разговоры о госадвокатуре, а также острые дискуссии об эффективности такой системы. Однако в истории нашей страны был весьма примечательный период, когда адвокатов замысловато именовали «правозаступниками», а их положение в процессе предполагало… помощь обвинению, но вовсе не подзащитному. L.R, опираясь на уникальные свидетельства представителей существующего тогда юридического сообщества, проследил трансформацию правового статуса адвоката в советской России. А также узнал, почему огромное количество дел много лет подряд легко выигрывалось в кассационной инстанции.

Профессия для «неопороченных»

Попытки превратить адвокатов фактически в чиновников (в чем упрекают Минюст критики соответствующей инициативы) имели место с момента установления Советской власти. Когда дореволюционная система судопроизводства только была сломана, представителем в процессе мог стать чуть ли не каждый желающий. Излишняя демократизация подбора кадров привела к тому, что к профессии допускали вовсе без образовательного ценза, главным условием была классовая «неопороченность гражданина».

Ситуация несколько изменилась в 1922 году: по новым правилам в адвокаты брали тех, кто имел некий специальный опыт. Альтернативной была сдача экзамена, подразумевавшего куда больше политических вопросов, нежели юридических.

Как свидетельствуют историки, в адвокатской и судейской среде массово появлялись люди, указывавшие в анкетах в графе «образование» либо «начальное», либо «самообразование».

При этом члены корпуса защитников были лишены многих прав: они не допускались ко всем досудебным процедурам, не имели права общаться с подсудимыми конфиденциально (!), — и в целом к адвокатам относились с показным пренебрежением. Неудивительно, ведь они, что называется, по определению «мешали политической целесообразности» судебного процесса.

Фемида по-советски: повязка снята, а весы остались

Бесценные свидетельства о нюансах положения дел в те годы оставил нам один из немногих нашедших себя в новой парадигме профессионалов высшего класса — бывший присяжный поверенный Николай Палибин, трудившийся адвокатом на Кубани и весьма критически настроенный к власти большевиков. Изданные им много позже в эмиграции «Записки советского адвоката (20–30-е годы)» — детальное повествование о наиболее типичных проблемах в этой сфере.

По мнению Палибина, главные проблемы в тот период — массовое взяточничество служителей Фемиды и 100-процентная политизированность судов.

С грехом пополам набранные «новые» судьи обрели большую власть, а обвиняемые, пишет защитник, всегда заранее знали, к кому идти «давать», и легко получали такую возможность.

Цитата: «У советской Фемиды повязка снята, но весы остались: она смотрит, кто больше даст. За всю свою двадцатитрехлетнюю работу в СССР я не видел ни одного судебного работника, который бы не брал или которому нельзя было бы дать в том или ином виде».

Зачастую судьи, утверждает Палибин, «теряли» определенные дела или… устраивали пожары в рабочих кабинетах. Причем горение шло весьма избирательно, затрагивая лишь папки с материалами опять-таки нужных дел.

За взятки массово выносились неоправданно мягкие решения уголовникам-изуверам. К примеру, по итогам рассмотрения одного из дел на Кубани убийцы, вчетвером забившие до смерти женщину за кражу юбки, получили лишь по 3–6 месяцев принудительных работ. «Они уехали по домам прямо из суда», — фиксирует Палибин.

А вот случай в Краснодаре: народный судья 4-го участка некто Данилов постоянно «брал деньгами, водкой, хорошо очищенным самогоном, а с женщин — натурой». Когда местный адвокат В., между прочим, «красный партизан гражданской войны», решил изобличить взяточника, то сам попал под встречное обвинение в ложном доносе. «Позже В. с большим трудом все же удалось доказать вину Данилова, и того осудили на 4 года. Но те, кто покрывал Данилова, не понесли никакого наказания», — отмечает автор «Записок».

Когда лучше сразу проиграть дело

Политизированность же оказалась поистине гибельной проблемой суда. Как замечал Палибин, уже тогда работал принцип «по закону верно, а по существу — издевательство».

Адвокатов целенаправленно стали превращать в неких декоративных госнаблюдателей. До наступления эпохи НЭПа их стыдливо именовали «правозаступниками», считая такими же чиновниками, как и судей. Они получали жалованье от государства, назначались на защиту и, читаем мы в книге, равнодушно и безучастно взирали на все как на унылый спектакль.

Судьи и прокуроры показательно пренебрегали адвокатами и, более того, считали их вообще ненужными в советском суде, лишь «запутывающими» судей. Вот характерный пример защитника М. Беляевой из Иванова, написавшей такое заявление: «Я, допущенный законом защитник, сама не могу защитить своих законных прав…» Звучит поистине трагикомично!

А вот и мнение председателя Ивановского облсуда И. Волкова, не постеснявшегося заявить, что «защитники недопонимают политического существа дел, сдерживают местные суды от широких массовых ударов» [по классовым врагам].

Адвокаты расписывались в бессилии, приговоры готовились загодя, а судьи открыто заявляли, что их речи нужны «лишь публике и ради соблюдения формальных правил».

В адвокате хотели видеть «помощника суда», то есть того, кто поможет получше и поскорее изобличить обвиняемого. Работа же по смягчению вины клеймилась как «буржуазный уклон».

Но была и обратная сторона такой медали. Отмечаемая Палибиным крайне низкая квалификация большинства судей в 1920-е годы играла на руку самым смелым адвокатам. Многие из них принципиально молчали в суде первой инстанции и проигрывали дело. А потом запросто выигрывали его в кассации. Дело в том, что «решение или приговор не утверждались в силу своей глупости, малограмотности и бессвязности», и это было повальным явлением целое десятилетие кряду.

Милиционер-физиогномист как идеальный судья

И все же в результате проведенной в 1922–1923 годы судебно-правовой реформы появился некоторый хотя бы формально закрепленный перечень профессиональных прав адвоката-защитника. Адвокаты выделялись в особую корпорацию — коллегию защитников. Для поступления в нее, повторим, требовался стаж: пара лет работы судьей, секретарем суда, прокурором, агентом НКВД или хотя бы милиционером. Частые «проверки личного состава адвокатуры» проводились комиссией, задававшей главным образом политические вопросы.

А так работала, повествует Палибин, типичная региональная коллегия защитников: «Адвокаты на местах были сбиты в юридические „артели“ или „коллективы“ и обычно сидели в одной комнате за разными столиками, принимая клиентов: один истца, другой ответчика. В такой юридический застенок должен был прийти „пациент“ и доверить свои тайны неизвестному человеку среди шума, тесноты, телефонных звонков, суеты и спешки…» Шум и гвалт напоминали скорее о «праздничном базаре», нежели настраивали на серьезный лад.

Хотя какая там серьезность, если процесс велся, мягко говоря, формально. Приведем типичный портрет судьи тех лет, опираясь на воспоминания современника Палибина — Александра Трушновича, трудившегося в должности судебного медика и оставившего нам интереснейшие «Воспоминания корниловца».

Вот как описал ему в частной беседе свое профессиональное кредо судья Вениаминов из Приморско-Ахтарска (Восточное Приазовье): «В старое время судьи должны были знать разные параграфы и всякую чепуху. А теперь я посмотрю на графу социального происхождения — и на морду. Если вижу, что наш брат, сужу его со всякими „принимая во внимание“. А если чуждый элемент, то душа с него вон! Кроме того, мы же каждую неделю получаем директивы, и если от них ни на шаг, то все в порядке!»

Пространные комментарии здесь, пожалуй, не нужны.

Пригоршня чеснока — удар по адвокатской карьере

В середине 1930-х годов, продолжает Палибин, адвокатура стала еще крепче сливаться с государством и партией. В этих условиях, констатирует свидетель, приходилось приспосабливаться и становиться посредниками в коррупционных сделках судей — или со всем соглашаться.

Сплошь и рядом адвокаты подвергались опасности быть обвиненными в срыве политической кампании, проводимой судебными органами.

Реальный случай: «Рабочий служил кузнецом и решил однажды немного подзаработать. В свободное от работы время он починил старые валявшиеся во дворе дрожки, приделал новые колеса и продал на консервный завод за 700 руб. Финансовая инспекция решила, что он „предприниматель“, начислила ему штраф и налог за промысловые занятия в 30 000 рублей. Суд признал правомерность этого решения. Пришлось рабочему вступить в соседний колхоз, так как дом колхозника нельзя было продать за долги». С огромным трудом Палибину удалось добиться отмены колоссального налога в 30 000 рублей.

Описан эпизод, относящийся уже к началу 1930-х годов, когда женщину осудили на 10 лет за то, что она «набрала себе в фартук чеснока на колхозном огороде». Адвокат, активно защищавший людей в подобных случаях, сильно рисковал, ведь банальные кражи обычно рассматривали в качестве политических дел, так как данные преступления «причиняли вред правительственному плану развития» — промышленности, сельского хозяйства и так далее, в зависимости от того, что именно похищено.

Защитники психологически ломались — и прекращали реальную работу, они лишь униженно просили суд о снисхождении к подзащитным. Ну, а пытавшихся отстаивать законность вскоре «вычистили», как и самого Палибина.

Стоит добавить, что полномочия адвокатов реально расширились только в 1960-е годы. И с 1962 года для получения статуса адвоката наконец-то стали требовать наличие высшего юридического образования.