Побег от Сталина. Как нарком внутренних дел Украины стал врагом народа

В преддверии Дня работника органов безопасности РФ (20 декабря) Legal.Report начинает серию публикаций, посвященных деятельности ВЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ —КГБ — ФСК — ФСБ. Это короткие исторические зарисовки по мотивам весьма примечательных, ранее не слишком широко известных архивных данных, датируемых в самом широком временном диапазоне — от момента создания могучей спецслужбы до наших дней. Стоит заметить, что у немалого числа людей работа чекистов в силу ряда объективных причин ассоциируется, прежде всего, с эпохой тотального террора 30–40-х годов прошлого века. Однако было бы некорректно и нелогично обойти вниманием и другие периоды существования органов госбезопасности. В конце концов, в этом легко убедиться, открывая для себя множество действительно интересных страниц истории, относящихся к жизни и службе контрразведчиков. В пилотном материале цикла писатель и историк-криминалист Олег Шишкин рассказывает о малоизвестных подробностях биографии сталинского наркома внутренних дел Украины Александра Успенского, который в попытке избежать раскрученного им же маховика массовых репрессий инсценировал собственное самоубийство.

Два побега

Ровно в юбилейную дату, 20 декабря 1937 года, Николай Ежов слушал доклад члена ЦК Анастаса Микояна «Каждый гражданин СССР — сотрудник НКВД», посвященный 20-летию создания органов безопасности. Анастас Иванович дал высокую оценку деятельности наркома: «…товарищ Ежов Николай Иванович, придя в НКВД, сумел быстро улучшить положение в НКВД, закрепить его и поставить на высшую ступень работу НКВД в кратчайший срок… Ежов создал в НКВД замечательный костяк чекистов, советских разведчиков, изгнав чуждых людей, проникших в НКВД и тормозивших его работу».

Глава советских спецслужб находился в зените своей славы. Он был награжден орденом Ленина, стал членом Политбюро. Перед ним трепетали партийные бонзы. А его «ежовые рукавицы» превратились в метафору тотального террора. Но 23 ноября 1938 года, спустя 10 месяцев, Ежов отправил в ЦК ВКП(б) адресованное Сталину письмо. Оно начиналось просьбой об освобождении от занимаемой должности, а заканчивалось перечислением многочисленных промахов. Пятый из них звучал так: «Вина моя в том, что, сомневаясь в политической честности таких людей, как бывший нач. УНКВД по ДВК предатель Люшков и последнее время Наркомвнудел Украинской ССР предатель Успенский, не принял достаточных мер чекистской предупредительности и тем самым дал возможность Люшкову скрыться в Японию и Успенскому, пока не известно куда, и розыски которого продолжаются».

13 июня 1938 года, обманув бдительность пограничников, Генрих Люшков перешел границу СССР и Маньчжоу-Го. Через некоторое время НКВД располагал его фотографиями, сделанными в окружении сотрудников японских спецслужб. С Люшковым работали 2-е Бюро военной разведки Японии и 2-й отдел штаба Квантунской армии. Документы, которые ему удалось перевезти из СССР, стали сенсацией. Перебежчик был сотрудником советских секретных служб начиная с 1920 года. В августе 1937 года Люшкову было присвоено звание комиссара госбезопасности 3-го ранга. В 37 лет он стал начальником УНКВД по Дальневосточному краю.

Люшков передал японцам боевое расписание советских дивизий, расквартированных на Дальнем Востоке и на Украине, данные о недовольстве репрессиями в командном составе Красной армии, полученные агентурным путем и прослушиванием телефонов комсостава РККА на Дальнем Востоке. И в довершение — информацию о советских радиошифрах.

«Труп ищите на дне Днепра»

История с Успенским выглядела сложнее. С января 1938 года он был наркомом внутренних дел Украины и, как и Люшков, комиссаром государственной безопасности 3-го ранга.

14 ноября было для украинского наркома Успенского обычным днем. Он просматривал корреспонденцию, пришедшую с фельдпочтой, принимал сотрудников, вел допросы и анализировал материалы «тройки» — внесудебного органа, существовавшего в 1937 году. В шесть вызвал машину. Вечером он хотел поработать в городе и решил переодеться в штатское. Начальник уходил на инспекцию. О своем вечернем занятии он, покидая кабинет, сообщил секретарю. На рабочее место вернулся спустя несколько часов — в девять. Успенский был одет в обычный костюм. На службе он задержался до пяти утра и, изможденный, покинул работу, отказавшись от автомобиля, заявив секретарю, что предпочитает на этот раз пройти пешком.

Назавтра к началу рабочего дня Успенский не появился. Спустя три часа обеспокоенный секретарь позвонил домой. Но там ответили, что он, видимо, должен был быть на работе в связи с множеством дел и до сих пор не возвращался. Разволновавшись, секретарь предупредил заместителя наркома, и вскоре они вместе запасным ключом открыли кабинет начальника. На его рабочем столе сразу обнаружилась записка следующего содержания: «Ухожу из жизни. Труп ищите на дне Днепра».

Поиски на берегу реки вскоре дали результат — там нашли аккуратно сложенный костюм, рубашку и ботинки наркома.

Ударные расстрелы

Успенский сделал феноменальную карьеру. Он начал рядовым милиционером. Благодаря поддержке начальника Тульского ОГПУ Матсона быстро рос по службе. В 1928 году уже был начальником экономического управления ОГПУ Урала. Затем возглавил экономический отдел ОГПУ по Московской области.

Вскоре Успенский стал и помощником коменданта Кремля. А потом «взлетел» в замы по УНКВД Западно-Сибирского края. В марте 1937 года, когда ежовская команда из Казахстана занимала посты, он уже стал начальником УНКВД Оренбуржья. Тогда нарком прямо предложил ему нанести сокрушительный удар по местным кадрам, не считаясь с жертвами: «Да, могут быть и случайности. Но лес рубят — щепки летят, в практике НКВД это неизбежно. Главное — покажи эффективность своей работы, блесни внушительной цифрой арестов».

В Оренбурге Успенскому удалось организовать несколько дел о некоей белогвардейской организации, имевшей войсковую структуру. За это усердие его и отметил Николай Иванович на Всесоюзном совещании руководителей органов НКВД в июне 1937 года и поставил в пример другим. Любовь к выдвиженцу заставила наркома послать ему в ноябре шифровку: «Если вы думаете сидеть в Оренбурге пять лет, то ошибаетесь. В скором времени, видимо, придется выдвинуть вас на более ответственный пост». В январе 1938 года он рекомендовал Успенского на пост наркома внутренних дел на Украине.

Успенскому были выданы беспрецедентные полномочия. Он должен в ближайшие же дни арестовать 36 тысяч человек! Решение об их судьбе и примет «тройка». Вся эта человеческая масса уже была приговорена и объявлена социально опасным элементом. И вскоре ударные расстрелы превысили установленные квоты.

В августе 1938 года, когда в Москве проходила Вторая сессия Верховного совета СССР, Ежов пригласил всех своих фаворитов на дачу в Коммунарку. Своим друзьям он заявил: «Мы свое дело сделали и больше не нужны. И слишком много знаем. Думаю, как и мы в свое время, новые люди будут избавляться от ненужных свидетелей«. Обращаясь к соратникам, он посоветовал им сворачивать политические дела и заметать следы. Начальник отдела кадров ГУГБ НКВД СССР Михаил Литвин признался, что если почувствует невозможность выпутаться, то, скорее всего, немедленно застрелится. Он прекрасно знал методы, какими выбивались признания. Спустя три месяца, 12 ноября 1938 года, он так и поступил.

Поиски тела Успенского в Днепре длились несколько дней. Но никаких результатов не дали. Версия о самоубийстве наркома была отклонена. А внимательно следивший за этой интригой Сталин сказал в телефонном разговоре Хрущеву (в 1938 году он стал первым секретарем ЦК КП(б) Украины), что не верит в смерть Успенского.

Ориентировка на беглеца была разослана в территориальные органы и пограничные отряды НКВД. Все поисковые группы находились в подчинении центрального штаба, контролировавшего поиск Успенского по всей стране. Еще один «Люшков» был невозможен. Приметами и фотографиями Успенского были снабжены милиция, служба наружного наблюдения и агентура контрразведки. Основной упор делался на Московское управление НКВД. В области проживали родственники Успенского, поэтому поисковики предполагали, что именно у них он и появится. За их домами и квартирами было установлено наблюдение. Один из двоюродных братьев беглеца, железнодорожник из Ногинска, предчувствуя арест, вскоре повесился.

В дело лично вмешался только что назначенный новый нарком Берия. В суматохе слежки на улице хватали множество людей, похожих на разыскиваемого. Но все усилия были тщетны.

Нарком на нелегальном положении

Успенский удачно использовал время, потраченное на поиски его тела в Днепре. В ночь своего исчезновения он встретился на вокзале с женой, передавшей ему сверток с вещами, и уехал в Воронеж. Но вышел раньше, в Курске, и снял комнату в квартире паровозного машиниста. Через четыре дня беглец приобрел шубу и теплые вещи, чтобы отправиться на север — в Архангельск. Там он попытался устроиться в «Северолес», но найти работу на заготовках не смог. В отделе кадров, традиционно связанном с НКВД, настороженно отнеслись к желанию интеллигента работать пилой. Испуганный подозрением лесорубов, Успенский спешно покинул Архангельск, но здесь совершил первую серьезную ошибку — направился к своим родителям, жившим в Суходоле в Калужской области.

Затем он на двое суток остановился в доме колхозника и, представившись командиром запаса, готовящимся к поступлению в военную академию, перебрался к сторожу местного кооператива. Находясь в состоянии крайней нервозности, Успенский отправился в Москву, желая пересидеть у кого-то из надежных друзей. В справочном бюро ему удалось найти адрес одной своей старой любовницы — Ларисы Матсон, бывшей жены полпреда ОГПУ по Уралу Матсона, выдвиженцем которого был когда-то Успенский.

Лариса жила с матерью. Она была врачом и также находилась на нелегальном положении после ареста мужа в 1937 году. Предчувствуя надвигающуюся опасность, женщина спешно покинула работу в Кировской области и, как ей казалось, укрылась от репрессий. Застав Матсон дома, Успенский под предлогом интимного разговора предложил ей выйти на улицу и здесь разыграл сцену. Он утверждал, что оставил постылую семью и опасную работу. А затем сквозь все преграды приехал к своей прежней любви. Успенский клялся любовнице в верности, и та ответила ему взаимностью, предложив жить вместе. На некоторое время конспиратор все же покинул столицу, чтобы окончательно уладить свои дела в Калуге. С Ларисой они договорились, что скоро вместе уедут в Муром. В Калуге Успенский решил отправиться в Тулу, где жила свояченица жены. Опасаясь засады и зная методы работы своего ведомства, чекист послал ей письмо, но ответа от родственницы не последовало. В те же дни в дом, где проживал Успенский, явился какой-то субъект, отрекомендовавшийся работником райисполкома. Успенский заметался. Этот человек, по его предположениям, мог быть сотрудником НКВД, которому удалось перехватить письмо в Тулу и выйти на его след. И вновь беглец сорвался в бега. Это самая продуктивная тактика в таких случаях: ехать в полную неизвестность, в места, в которых никогда не был. Преследователи не смогут выйти на след беглеца, пока он действует таким способом.

Успенский остановился в Павловском Посаде и лишь затем отправился в Муром, где его уже ждала получившая направление в Наркомздраве Лариса.

С 13 января Матсон стала работать в родильном отделении муромской больницы и проживать с Успенским в квартире, снятой у местного учителя. Ее сожитель выдавал себя за литератора, чем и объяснял свое постоянное сидение дома. Прожив месяц, они поменяли квартиру и переехали на улицу Льва Толстого, 28. Целый месяц укрываясь в безопасности, Успенский потерял бдительность и решил рискнуть, прописавшись по новому адресу, но по фиктивному паспорту. Он вклеил в документ свою фотографию и нанес визит в милицию. К его облегчению, на паспорт никто не обратил внимания. Из этого Успенский сделал вывод, что фамилия владельца фиктивного документа органам неизвестна и его розыск не ведется.

Однако в начале марта в дом, где проживали Лариса и Успенский, пришел участковый с целью проверки документов у квартирантов. Этим он напугал скрывающегося мужчину. Успенский несколько дней бродил по городу и не ночевал дома. Убедившись, что причин для беспокойства больше нет, он, предварительно позвонив, вернулся к Ларисе.

Советская административно-паспортная система довольно жестко регламентировала передвижение человека по стране. Отсутствие того или иного документа могло стать серьезным препятствием к обретению работы или прописки, а то и причиной ареста. Зная досконально все эти особенности, Успенский при первой же опасности легко уходил от преследования и возможных провалов, используя оригинальные «легенды».

Но в отношениях Успенского и Ларисы Матсон возникло напряжение. Причина была проста — отсутствие средств. Лариса не могла прокормить обоих. Сожитель тщетно придумывал различные выходы из ситуации и в итоге предложил женщине выкрасть несколько бланков из больницы. На одном из них он умудрился сделать себе удостоверение помощника директора школы, попросту завхоза. Затем Матсон сфабриковала ему и документ о пребывании на лечении в период с 18 января по 19 марта. Оно было сделано на «железных» бланках и подкреплено настоящей печатью Муромской больницы. Эти бумаги были необходимы ему для того, чтобы получить на новом месте жительства самый важный после паспорта и военного билета советский документ — трудовую книжку.

Трещина, возникшая в отношениях с Ларисой, вновь дала о себе знать. 14 марта женщина поспешно уехала к матери в Москву и оттуда прислала письмо, где предлагала порвать отношения. Успенский ответил ей несколькими истеричными письмами, а затем, рискуя, приехал в столицу. Он навестил бывшую сожительницу, но разговора не получилось. Беглецу пришлось расстаться с Ларисой, и вскоре он обосновался у своего старого московского знакомого и сослуживца по НКВД Виноградова.

Здесь Успенский поведал «легенду», что несколько месяцев провел в Бутырской тюрьме и был освобожден в связи с прекращением дела. Благодаря этому разговору он вызвал на откровенность Виноградова, действительно отсидевшего 110 дней на Лубянке, где его расспрашивали и об Успенском. Во время заключения и допросов во внутренней тюрьме он понял: жена Успенского тоже находится где-то здесь. Скрывающийся слушал его с вниманием и тревогой. По самым разным деталям Успенский заключил: на него продолжается массированная охота, проверяются его связи и старые знакомые. Но он подозревал, что освобождение Виноградова могло быть связано с использованием его как подсадной утки. Поэтому на улице, прежде чем идти на Курский вокзал, беглец проверил, не ведется ли за ним наблюдение.

В Муроме Успенский спешно поменял свой облик. Купил грубоватый пиджак, надел сапоги, подаренные еще родителями Ларисы. Себе постарался придать пролетарский вид. И снова сделал кульбит и уехал в Казань — город, где у него никогда не было ни друзей, ни связей. Но здесь без предъявления командировочного удостоверения отказались дать номер и в гостинице, и в доме колхозника. Опять Успенский отправился в путь, теперь в Арзамас, где у одного пенсионера снял комнату. Но и здесь ему не удалось никуда устроиться, а значит, не было и возможности заработать. Успенский в очередной раз сменил место жительства и устремился в Свердловск, где на одном из промышленных гигантов наверняка можно было найти место. Однако, проанализировав свой ход, Успенский понял: в этом городе он может быть опознан кем-то из старых друзей, работавших когда-то с ним в НКВД в Оренбурге и Западной Сибири. Из Свердловска он ринулся уже в Челябинск, намереваясь устроиться там на миасские золотые прииски, где традиционно закрывали глаза на прошлое рабочих.

Ушел в подполье и издевается

Пять месяцев НКВД не мог вычислить местопребывание Успенского. Сталин, взявший это дело под свой личный контроль, ежедневно справлялся о том, как идет поиск. Каждый раз, узнавая, что оперативно-разыскная машина работает вхолостую, он раздраженно сыпал нецензурной бранью на следователя Сергея Федосеева и говорил, что у настоящего чекиста есть только два пути: на повышение или в тюрьму. В ярости Сталин отправил и письмо новому наркому Берии: «Нужно поставить чекистам задачу: поймать Успенского во что бы то ни стало. Задета и опозорена честь чекистов, не могут поймать одного мерзавца — Успенского, который на глазах у всех ушел в подполье и издевается. Нельзя этого терпеть. 22/XI-38 И. Сталин».

Каждодневные допросы жены Успенского дали неожиданный результат: она вспомнила, что муж хранил дома паспорт на имя Ивана Лаврентьевича Шмашковского. Этот документ был быстро установлен — паспорт серии ЭР № 552098. Во все областные, республиканские и краевые представительства НКВД полетела телеграфом информация о вымышленной фамилии, которой может пользоваться особо опасный преступник.

И вот наступило 14 апреля 1938 года. Оно стало для беглеца роковым. Именно в этот день он прибыл на станцию Миасс Южно-Уральской железной дороги. Но как оказалось, для трудоустройства на приисках был необходим военный билет. Поразмыслив, Успенский решил поискать счастья в другом городе, благо карта СССР давала простор для самых разных комбинаций.

В это же время группа розыска управления НКВД по Свердловской области, получив ориентировку из центра, принялась просеивать квитанции на вещи, сданные в камеру хранения миасского вокзала. В одной из них стояла фамилия Шмашковского. Его чемодан был вскрыт, и кроме тряпья в нем обнаружили револьвер с запасом патронов. У камеры хранения оперативники выставили группу захвата, ожидавшую появления Успенского.

Он появился 16 апреля. Сначала Успенский зашел в привокзальный ресторан, сел за столик и, прикрываясь газетой, стал наблюдать через окно за входом в камеру хранения. Когда же в зал, где он сидел, вошел человек, который показался беглецу оперативником, разыскиваемый, выждав момент, осторожно вышел на перрон. Нервы не выдержали, Успенский бросился бежать по станционным путям наугад. А человек из ресторана ринулся за ним. Постепенно он устал, и чекист, нагнав его, приказал поднять руки. В тот же день Успенский отправился в свое последнее путешествие — в Москву.

«В руки не дамся, лучше буду валяться на вокзалах»

На допросе Успенский признался: мысль о бегстве возникла у него после разговора на даче Ежова. В Киеве он первоначально выяснил возможность перейти польскую границу вместе с женой и сыном. 12 сентября специально выезжал в Житомир, но решил отказаться от такого плана как трудноосуществимого. В оперативно-техническом отделе Успенский раздобыл пять комплектов личных дел якобы для легализации на территории СССР. Необходимость их получения он мотивировал какими-то операциями центра. Успенский воспользовался лишь одним комплектом, а остальные уничтожил.

14 ноября 1938 года ему позвонил Ежов и сказал: «Тебя вызывают в Москву. Плохи твои дела». Это Николай Иванович действительно подслушивал разговор Сталина с Хрущевым и хотел помочь своему выдвиженцу, предупредить его об опасности. И тот оценил эту заботу.

«Передо мной встала дилемма, — вспоминал Успенский, — или стреляться, или попытаться скрыться. Я предпочел последнее, воспользовавшись советом Ежова, недвусмысленно высказавшегося в конце разговора: „А в общем, ты сам смотри, как тебе ехать и куда именно ехать“. В руки не дамся, решил я для себя, лучше буду валяться на вокзалах».

Во всей этой истории интересно то, как несколько месяцев один человек водил за нос всю машину НКВД, находясь на нелегальном положении в стране, где спецслужбы считались лучшими в мире. Самая простая и очевидная логика позволяла ему скрываться от преследований. Не вспомни его жена о паспорте на имя Шмашковского, так бы и продолжал Успенский жить в какой-нибудь тихой заводи. В годы «большого террора» было много таких случаев, когда, предчувствуя арест, человек срывался с квартиры, попросту говоря, выпрыгивал в форточку и был таков. Он уезжал в незнакомый город или село, чуть изменял фамилию в паспорте и начинал новую жизнь.

27 января 1940 года Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Успенского «как одного из участников заговорщической организации в войсках и органах НКВД», причастного к кампании массовых репрессий, к исключительной мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в тот же день. Его шефа, получившего в народе прозвище «кровавого карлика», Ежова расстреляли 6 февраля 1940 года… Сталин спешил покончить с этой неприятной историей. Ведь у нее мог быть и другой конец.