Порочность российской презумпции согласия

Цивилизованное общество призвано защищать права живых и гарантировать достойное отношение к умершим. Важно не только законодательно закрепить принцип подобающего отношения к телу после смерти человека, но и наделить его конкретным содержанием.

В России действует так называемое правило «презумпции согласия» или «подразумеваемого согласия» в отношении изъятия органов из тела умершего человека-донора, когда они могут срочно потребоваться для вживления реципиенту. По этому правилу только в случае прямого запрета, в том числе от родственников, такие действия невозможны. При этом имеется в виду, что заинтересованные лица уведомлены о действии подобной нормы и должны проявить инициативу.

Индикатор порочности

Должным образом это правило не работает. Индикатором порочности существующей российской практики стало дело Алины Саблиной. В январе 2014 года она погибла в ДТП, и без оповещения родственников из ее тела были изъяты шесть органов. При этом сотрудникам медицинского учреждения не требовалось прилагать каких-либо усилий в поисках близких, чтобы получить их согласие, — они постоянно находились в больнице. Более того, матери Саблиной отказали в посещении дочери незадолго до того, как она умерла, а после смерти не сообщили об изъятии у нее органов.

После этого два года родители Саблиной тщетно пытались отстоять право на должное, уважительное, отношение к телу умершей дочери. Но движимые требованием формального соблюдения закона, суды общей юрисдикции не признали каких-либо нарушений со стороны медицинских учреждений. Последней надеждой на справедливость стало обращение в Конституционный суд РФ.

Однако КС в феврале 2016 года пришел к выводу о законности и прозрачности российской схемы «подразумеваемого согласия» на изъятие органов. Его правовая позиция заключается в том, что достаточно публикации и вступления в силу соответствующего законодательного акта. Это единственное условие «доступности» реализации права на отказ от изъятия органов.

Правоприменение без морали

Этот подход по меньшей мере сомнителен. Если следовать ему, то каждый раз при наличии угрозы для жизни человек или его близкие должны выражать свое несогласие на изъятие органов после смерти конкретному медицинскому учреждению. Ведь в противном случае, учитывая отсутствие в России единой системы учета доноров органов, это медицинское учреждение не будет знать о несогласии, и его сотрудники правомерно вырежут что-нибудь из трупа.

Российская модель «презумпции согласия» практически исключает возможность ограничения права медицинских учреждений изымать органы с учетом мнения потенциального донора. Отсутствует механизм учета волеизъявления граждан на изъятие у них органов после смерти.

Практическое значение такой модели ясно: она позволяет увеличить количество получаемых органов. Государство преднамеренно создает условия для формального закрепления субъективного права, реализация которого фактически неосуществима. При этом такая модель таит в себе существенные организационно-правовые дефекты, создающие благоприятные условия для злоупотреблений, в том числе для развития «черного рынка» торговли органами.

Другие страны, допускающие изъятие органов без прямого волеизъявления, создают условия для максимальной прозрачности этого процесса и руководствуются, прежде всего, этическими принципами. Так, например, в Израиле медицинское учреждение, осуществляющее трансплантацию органов, прикладывает максимальные усилия для того, чтобы выяснить волеизъявление умершего при его жизни, в том числе путем розыска родственников. Практически во всех случаях родственники умершего информируются об изъятии органов. И это вопрос не права — морали!

Перспективы нового конфликта с ЕСПЧ

Формальное отношение власти к вопросам донорства и дефекты российского права, прикрытые разъяснениями высших судебных органов, препятствуют формированию механизма изъятия органов в России, основанного на принципах ясности, прозрачности и общественного одобрения. В этой ситуации родители Саблиной подали жалобу в Европейский суд по правам человека в надежде найти справедливость.

Их шансы на победу велики, о чем говорил российский судья ЕСПЧ в отставке Анатолий Ковлер на апрельской конференции «Права человека и биомедицина: этические и правовые аспекты донорства органов человека». Ведь в 2014 и 2015 годах Страсбургский суд уже вынес постановления по схожим делам против Латвии — Петровой и Элберте.

Основные выводы, которые сделал ЕСПЧ, касаются обязанности государства максимально четко и ясно закрепить на законодательном уровне процесс изъятия органов у умершего человека, основанный на Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также Руководящих принципах ВОЗ по трансплантации. Оно должно создать ясную, понятную и доступную систему, позволяющую правильно предвидеть последствия волеизъявления лиц на донорство органов после смерти.

ЕСПЧ констатировал, что законодательство и правоприменительная практика Латвии этим требованиям не соответствуют. Но они выгодно отличаются от российской системы. В Латвии есть единая система учета доноров, а в России ее введение планируется только к концу 2016 года.

Но, к сожалению, решение ЕСПЧ по возможному делу «Саблина против России» не будет иметь прямых правовых последствий. Ведь сложившаяся теперь практика устанавливает приоритет решений КС РФ над положениями ЕКПЧ и постановлениями ЕСПЧ. Остается надеяться на принятие законопроекта о трансплантации и донорстве, который заложит основу для становления должного механизма учета волеизъявления граждан. Но он уже более двух лет находится в стадии разработки и обсуждения. И на той же самой конференции, где выступал Ковлер, представители Минздрава высказали свои опасения по поводу принятия закона в ближайшее время.