Приговор судье АСГМ как иллюзия общезначимости и безусловности истины

Первый апелляционный суд общей юрисдикции на этой неделе проверит приговор судье Арбитражного суда города Москвы (АСГМ) в отставке Елене Кондрат. Ранее Мосгорсуд признал ее виновной в передаче взятки^[1] в $50 тыс. своей коллеге — судье Елене Махалкиной и назначил 9 лет колонии общего режима. По мнению защитников осужденной, суд первой инстанции не принял во внимание фундаментальные обстоятельства, исключающие возможность вообще какого-либо уголовного преследования Кондрат. Подробнее об этих обстоятельствах читайте в материале.

Немного перефразировав слова известного философа и правоведа Евгения Николаевича Трубецкого^[2], можно сказать, что истина — действительный и безусловный смысл, независимый от чьего бы то ни было суждения, тем более когда понятие истины употребляется в контексте закона. Однако применение в ряде случаев судами положений ст. 17 УПК РФ^[3], предусматривающих право суда оценивать доказательства по своему внутреннему убеждению, зачастую нивелирует вышеназванные критерии истины закона. Можно только предполагать, почему в таких случаях внутреннее убеждение суда ставится выше истины закона и чем это обусловлено, но абсолютно точно можно сказать, что такой подход в судопроизводстве является порочным. Последствия же от применения подхода, в котором приоритетом является внутреннее убеждение суда, очень негативны и печальны в первую очередь для осужденных, рассчитывающих на справедливое разбирательство дела и не получающих такового. 

Так, например, при рассмотрении уголовного дела Кондрат, по мнению ее самой и ее защитников, суд первой инстанции не принял во внимание фундаментальные обстоятельства, исключающие возможность вообще какого-либо уголовного преследования. Точнее сказать, по мнению стороны защиты, такие обстоятельства были оценены судом с явным нарушением закона, очевидно, исходя только из внутреннего убеждения. 

Например, несмотря на неоднократно отраженную позицию Конституционного суда РФ, что обязанность обосновывать перед судом необходимость оперативно-разыскных мероприятий, влекущих ограничение прав, гарантированных ст. 23 и 25 Конституции РФ, возлагается законом на органы, осуществляющие оперативно-разыскную деятельность. Запрашивая разрешение на их проведение, они должны опираться на конкретные фактические обстоятельства, подтверждающие обоснованность таких предположений. 

Однако суд первой инстанции признал законным оперативный эксперимент в отношении Кондрат, проведенный на основании используемой оперативными органами санкции Верховного суда РФ, которая была получена еще за несколько месяцев до того, как стали известны вообще какие-либо обстоятельства по якобы коррупционному общению Кондрат с якобы взяткополучателем Махалкиной (санкция ВС РФ была выдана в июле 2020 года, а первое общение между Кондрат и Махалкиной, даже по версии стороны обвинения, было только в сентябре 2020 года).

Очевидно, что такого быть не может. Однако суд посчитал по-иному.

Или, например, Мосгорсуд в своем приговоре сделал вывод, что анализ прослушанных аудиозаписей и их стенограмм в совокупности с пояснениями свидетеля Махалкиной на судебном заседании позволяет прийти к выводу о наличии в диалогах между Махалкиной и Кондрат данных, свидетельствующих об умысле последней на непосредственную передачу взятки. 

Также сторона защиты отмечает ряд процессуальных нарушений при приобщении к материалам уголовного дела записей Махалкиной, сделанных по ее инициативе. При этом подчеркивается, что ни одна из экспертиз, приобщенных и/или полученных на стадии предварительного расследования, не установила в таких разговорах конкретных событий и действий их участников; признаков личной заинтересованности Кондрат в способствовании третьим лицам в достижении ими каких-либо результатов (получения ими определенного судебного решения), связанных с исполнением каких-либо служебных полномочий Махалкиной; признаков наличия финансовых взаимоотношений между Кондрат и Махалкиной, связанных со служебными обязанностями обеих; признаков маскировки информации, имеющей отношение к передаче/получению денежных средств кем-то из коммуникантов. 

Но Мосгорсуд установил все вышеперечисленное, непосредственно прослушав инициативные записи Махалкиной. Причем при этом возникает еще один вопрос: какие именно аудиозаписи исследовал суд, в отношении каких именно аудиозаписей проводились экспертизы, составлялись протоколы осмотра и пр.? 

Дело в том, что в настоящее время каким-то непостижимым образом в материалах дела отсутствуют те аудиофайлы, которые красной линией проходят во всех процессуально полученных документах уголовного дела. Однако там присутствуют иные аудиофайлы, ранее не предоставленные стороне защиты даже для ознакомления.

Как возможно, при таких вышеперечисленных весьма кратко обстоятельствах, говорить о законности и справедливости приговора и о том, что истина — действительный и безусловный смысл, независимый от чьего бы то ни было суждения? 

К сожалению, никак… 

Однако остается надежда на то, что вышестоящие судебные инстанции обратят на это самое пристальное внимание, и тогда приоритет закона все же станет выше внутреннего убеждения суда.