Принтер скончался

Сразу после очередных выборов в Государственную Думу не мешало бы вспомнить Думу, только что от нас ушедшую. Она оставила о себе воспоминания настолько глубокие и своеобразные, что они не скоро изгладятся. Конечно, о мертвых принято говорить либо хорошо, либо ничего, но еще вопрос, применим ли этот принцип к разного рода body corporate и тому подобным коллективным сущностям. Так что стеснять себя лишними условностями, пожалуй, не стоит.

На советско-патриотической платформе

Покойная шестая Дума отличалась, нужно признать, довольно необычным и при этом ручным характером: никогда еще, кажется, не бывало на Охотном Ряду такой причудливой смеси послушания и экстравагантности. Вспомним, однако, и то, что избранная в бурном декабре 2011 года, на излете краткого президентства Дмитрия Медведева, эта Дума поначалу обещала много хорошего. По сравнению с Думой пятого созыва, в новой Думе правительственная партия «Единая Россия» потеряла множество мест (их количество упало с 315 до 238). Депутаты же «Справедливой России» бравировали оппозиционностью и являлись на первые заседания с белыми ленточками.

Но вскоре все значимые разногласия испарились, а вместо них в действиях четырех думских партий проступила столь завидная консолидированность, что шестая Дума вполне может быть названа в духе Луи XVIII — «несравненной палатой». Этот поворот казался в тот момент удивительным, но если вдуматься, то он отнюдь не должен был удивлять. Ведь все эти партии — это, так или иначе, партии номенклатурные и уж точно советские, и для них вполне естественно было забыть обо всех своих разногласиях и объединиться на советско-патриотической платформе, как только на внешнем политическом горизонте замаячили вызовы «злокозненного Запада»: цветные революции, Акт Магнитского, киевский Майдан и т. п.

Невероятно высоко взлетевшая после присоединения Крыма популярность президента Путина побудила все политические фракции по-женски прислониться к этой мощной и поистине титанической фигуре, и уже не президентская власть искала поддержки в депутатской среде, а наоборот. Платой за такую поддержку стали, разумеется, лояльность и безусловное послушание.

Зеркало власти

Как известно, шестая Дума была выдающимся рекордсменом по скорости принятия законопроектов, отсюда ее одиозное прозвище — «бешеный принтер». За пять лет она приняла 2156 федеральных законов, не считая конституционных, то есть в среднем 431 закон в год, превзойдя тем самым достижения пятой Думы, которая приняла 1578 законов за 4 года (в среднем 394,5 закона в год). О качестве законотворчества и о юридической технике при таких условиях нечего и говорить — тут все очевидно из цифр и само собой понятно.

Вместе с тем, хотя в либеральных кругах бытует мнение, что последняя Дума проводила в жизнь традиционалистскую программу (известную под насмешливым прозванием «духовные скрепы» или просто «скрепы»), многие традиционалисты, напротив, с большим неудовольствием усматривают в ее законодательной политике стремление претворить в жизнь западные модели семейных и гендерных отношений: равенство полов, право на аборты, ювенальную юстицию и т. д. Так что в этом вопросе шестая Дума была не столь однозначна и порой даже походила на «место для дискуссий».

Но вот в чем не было и тени дискуссии, так это в отношении общего политического курса на «устрожение»: законы с репрессивным оттенком принимались Думой на ура. В итоге получилось так, что Государственная Дума окончательно сделалась зеркалом власти, а не общества. Она представляет именно «власть» в специфическом постсоветском смысле этого слова, не имеющем, кажется, аналогов в политико-правовом лексиконе западных стран: «власть» как нечто возвышающееся над законодательными и уж тем более судебными органами и персонифицированное в фигуре президента страны, опирающегося на исполнительную вертикаль. Более удобной для «власти» Думы, кажется, в истории России еще не бывало. В этом вопросе была достигнута полная «симфония»: как только менялось настроение «власти», то соответственно менялось и законодательство.

В гармонии с Кремлем

Если рассматривать шестую Думу в широком контексте, то видно, что она завершает и доводит до блеска тенденцию к снижению оппозиционности нижней палаты, которая неуклонно пробивала себе дорогу при действии нынешней Конституции. В сущности, после 1993 года каждый новый думский созыв оказывался хотя бы немного покладистей предыдущего — до тех самых пор, пока первоначальная строптивость не перешла наконец в послушание.

Есть соблазн провести параллель с эволюцией парламента царского времени — ведь и тогда как будто бы наблюдалась тенденция к снижению думской оппозиционности: после 1-й и 2-й Дум, крайне радикальных и в итоге быстро распущенных за свою левизну, были 3-я и 4-я Думы, которые счастливо избегли роспуска. Но это была бы поверхностная параллель: парламент царского времени никогда не утрачивал свой оппозиционный запал (уже как-то доводилось разбирать этот вопрос). Даже последняя (четвертая) из «царских» дум весьма эффективно вела оппозицию и бодро сражалась с императорской властью, напоминая последней о своих вполне реальных прерогативах и возможностях.

Так, из дня сегодняшнего удивительно читать жалобы Николая II на безденежье в связи с тем, что Дума нарочно не спешила рассматривать бюджет. Ее строптивость всерьез угрожала оставить всероссийского самодержца на мели, и он был вынужден просить премьер-министра Коковцова: «Владимир Николаевич, несвоевременное рассмотрение бюджета Государственною думою ставит меня лично в весьма неудобное положение в смысле почти полной невозможности оказывать людям денежную помощь. В нынешнем 1913 году это положение стало совсем критическим. В редких случаях приходится выдавать крупные суммы, чтобы выручать людей из беды. Между тем мои свободные остатки… иссякают. Поэтому прошу Вас прислать мне в субботу триста тысяч рублей из фонда на предусмотренные сметами надобности, показав их поступившими на известное мне употребление. Уважающий Вас Николай».

Таковы были политические нравы самодержавной России. Но в нынешнем веке ничего похожего на эти жалобы мы не слыхали — Кремль живет с Думой в такой гармонии, о которой в Зимнем дворце могли бы только мечтать.

В этом смысле нужно признать совершенно правильным, что постсоветские думы даже в части своей нумерации не продолжают царские (Дума, избранная в 1993 году, была названа первой, а не пятой). Ведь ни реального сходства, ни даже формальной преемственности между ними нет. Как Российская Федерация является правопреемником именно СССР, а не Российской империи, так и нынешняя Государственная Дума является продолжением советского «парламентаризма» в изменившихся условиях, и вся эволюция постсоветских дум, которую достойно венчает шестая, всего лишь раскрывает их советскую сущность. Просто «разброд и шатание» 90-х и начала нулевых годов до поры до времени как бы маскировали этот факт.

Итог эволюции российского парламентаризма

Тенденция к обретению «симфонии властей» и в конечном счете к превращению их в единую собирательную «власть» наглядно демонстрируется неуклонным и резким снижением количества случаев, когда глава государства накладывал вето на принятые Думой законопроекты. Это важное право президента ныне практически забыто — за полной ненадобностью этого инструмента. Имеющиеся исследования показывают, что количество ветируемых президентом России законов имело стойкую тенденцию к снижению. Если в период работы Думы второго созыва (1996-1999 гг.) количество отклоняемых президентом России законов от числа принимаемых Думой находилось в пределах 31-36%, то для депутатов третьего созыва этот показатель составил уже 8-14%, а за первые два года деятельности депутатов четвертого созыва, избранного в декабре 2003 года, он упал до 4%. Если президент Ельцин за последние 4 года своего правления «заветировал» 273 законопроекта из числа принятых Думой, то президент Путин за первые 4 года своего правления заветировал всего 36. А в последние годы о подобных случаях уже и вовсе не слышно.

При этом в начале нулевых вето порой накладывалось еще из либеральных побуждений. Вот один из образчиков или, лучше сказать, пережитков либерального подхода (дело происходило в 2002 году, после теракта на Дубровке): «Лидеры медиа-сообщества России выступили с обращением к президенту России с просьбой наложить вето на поправки к ряду федеральных законов, направленные на регламентацию работы СМИ в условиях чрезвычайных ситуаций, принятые Госдумой РФ и одобренные Советом Федерации». Вето было наложено, и вот реакция: «Высокую оценку решению президента РФ наложить вето на поправки к закону о СМИ дал лидер партии и фракции «Союз правых сил» Борис Немцов. По его мнению, «президент прислушался к наиболее ответственной и образованной части граждан — журналистскому сообществу, демократическим силам и новому поколению».

Право, сейчас уже с трудом верится, что еще не так давно подобное могло быть и действительно имело место. Кажется, будто это происходит в какой-то другой, воображаемой России.

Подобные случаи, хотя и довольно редкие, имели место и впоследствии. Так, в 2010 году депутатами трех думских фракций были предложены, а Государственной Думой — приняты поправки в закон о митингах, согласно которым организаторами публичных мероприятий не могли быть граждане, имевшие на момент подачи заявки административные взыскания за нарушение правил организации митингов и шествий. Президент Медведев, накладывая вето на эти поправки, указал, что законопроект «содержит положения, затрудняющие свободную реализацию конституционного права граждан проводить собрания, митинги, демонстрации, шествия и пикетирования», и назидательно напомнил парламентариям, что «проведение публичных мероприятий является одной из наиболее эффективных форм воздействия на деятельность органов государственной власти».

Однако когда в президентское кресло вернулся Владимир Путин, то группой верноподданных депутатов немедленно были вновь предложены поправки, аналогичные отвергнутым. Шестая Дума их одобрила, и на сей раз никакого вето не последовало: 8 июня 2012 года поправки стали законом (см. пункт 1.1 статьи 5 Федерального закона «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях»).

Таков неутешительный итог эволюции российского парламентаризма. Конечно, хочется окончить эссе ноткой дежурного оптимизма, объявить этот итог всего лишь промежуточным и пожелать, чтобы новая Дума отличалась от предшественницы в лучшую сторону. Но, положа руку на сердце, спросим себя: имеются ли серьезные основания для подобных надежд? Впрочем, обмануться хоть раз в своих невеселых ожиданиях было бы вовсе не худо. Этого мы и пожелаем самим себе.

——————–
Автор – доктор права (Университет Эссекса), генеральный директор ООО «Институт прецедента».