Семейный кодекс между фантазиями и нормативностью

В последние два года в дискуссионном поле активно циркулирует Семейный кодекс РФ. Профессиональное сообщество систематически осмысляет Концепцию совершенствования семейного законодательства на встречах в Москве, Москве, Москве (а также Ярославле, Твери) — она неизбежно модифицируется, приспосабливается к «гонениям» на некоторые предложения и частично реализуется. При этом перевод идеологических и юридико-доктринальных фантазий в нормативность отношений с семейным элементом осуществляется не только излишне осторожно, но и с явной сдачей ряда позиций.

Нехватка ориентиров

Ключевым фактором, затрудняющим принятие решений, является сложность и тонкость материи отношений с семейным элементом, о чем писали еще цивилисты конца XIX–начала XX века (достаточно вспомнить, например, суждения юриста Александра Боровиковского в книге «Отчет судьи» 1892 года: о «загадочности» отношений семейственных, юридическом безразличии любви должника к кредитору и ее значимости, в том числе юридической, для супружества и родительства). В определенной степени на количество и качество этого процесса влияют и другие факторы, включая гендерный. Некоторые цивилисты высказывают также сожаление об отсутствии фундаментальных трудов по семейному праву. Смею надеяться, что это излишне жесткая констатация…

На сегодняшний день в проекте концепции в основном уточнены некоторые термины, сглажены отдельные неточности, введена пунктуализация в ряде статей (например, в ст.127), включена нотариальная форма соглашения о разделе общесупружеского имущества. Не много.

Сейчас на повестке — институт лишения и ограничения родительских прав. В результате его обсуждения в Совете Федерации под кураторством сенатора Елены Мизулиной в марте этого года сформулирован ряд рекомендаций законодателям: разработать меры противодействия произвольному вмешательству госструктур в дела семьи; устранить правовую неопределенность оснований лишения/ограничения родительских прав, отобрания ребенка, дифференцировав их в конструктивном ключе; регламентировать лишение родительских прав как исключительную меру, предусмотрев многоступенчатую систему мер семейно-правовой ответственности за ненадлежащее исполнение обязанностей в отношении детей; ввести исключительно судебный порядок отобрания ребенка — с последующим судебным контролем; установить ответственность органов опеки и попечительства за нарушение семейного законодательства. Также предлагается провести в период осенней сессии 2016 года парламентские слушания о недопустимости внедрения системы ювенальной юстиции. Поддерживаем…

Однако представляется, что концепция, как бы общо она на данном этапе ни была сформулирована, должна воплощаться по ясной дорожной карте, не «прыжками». Она предполагала начать изменения с Общей части СК РФ: с уточнения предмета регулирования и принципов семейного законодательства, конструкций семейно-правовой ответственности (во взаимодействии с формами и способами защиты семейных прав и интересов) и договоров, внедрения дефиниций ключевых понятий (брака, семьи, опеки и др.), уточнения взаимодействия семейного и гражданского законодательства. Разумеется, это непросто. Например, до сих пор многие цивилисты дефинировать брак и семью полагают невозможным, с большой охотой дефинируя их, особенно брак, в своих учебниках. А практике недостает юридических ориентиров по существенным признакам этих явлений.

Очевидное-неопределенное

В концепции не отражены и очевидные проблемы. Конструкция фиктивности почти неуловима: законодатель реагирует на фиктивный брак (высказывая стремление к установлению административной и уголовной ответственности за него), не реагируя на фиктивные же усыновление, развод, раздел имущества, взыскание алиментов, признание отцовства, опеку. Причем субсидиарное применение к подобным акциям гражданского законодательства явно неуместно.

Недостаточно определенным остается семейно-правовое и гражданско-процессуальное положение ребенка: отсутствует фигура насцитуруса, неточно само понятие «ребенок» (ст.54), нет ясности и взаимодействия по вопросу возрастных границ дееспособности между семейным, гражданским, образовательным, медицинским законодательством. Особого внимания требует конструкция «обязанности ребенка». Как известно, они есть — и их нет (со ссылкой многих цивилистов на недееспособность). Между тем в соответствии с нормами ст.43 ФЗ «Об образовании», поименованной «Обязанности и ответственность обучающихся», последние обязаны соблюдать соответствующие статусу законные требования, а с момента выполнения программы начальных классов могут быть привлечены к дисциплинарной ответственности… А, например, законодательство Болгарии, Германии и ряда других стран фиксирует недвусмысленные намеки на обязанности детей в семье. Зависли идеи о лимитировании алиментных обязательств перед детьми. Общую душевную боль вызывает малая эффективность исполнения решений по спорам о детях.

Не сняты противоречия между СК и ГПК в части процедуры расторжения брака: ограничения ст.17 СК не вписываются в основания ст.134 ГПК, конструкция развода по взаимному согласию вообще не предусмотрена ГПК. Норма, сообщающая читателю и правоприменителю о том, что суд не вправе отказать в иске, если на расторжении брака настаивает хотя бы одна сторона, также веселит своим «хулиганским» отрицанием ГПК. Подобны по своей природе предписания ст.24 (23) СК об обязанности суда по собственной инициативе решить в бракоразводном процессе вопросы о месте проживания ребенка и его алиментировании (аналогичные указания предусмотрены при рассмотрении дел о лишении родительских прав, отмене усыновления). Практика толкует их в рамках применения конструкции выхода суда за пределы заявленных требований. Но так ли это? Все перечисленные спецификации, в принципе, разумны, однако крайне желательно их гармонизировать с ГПК.

Бессистемна семейно-правовая реакция на проблемы, связанные с применением медицинских технологий, включая репродуктивные. Что делать с браком при смене пола одним из супругов (вспомним правовую позицию Конституционного суда РФ об одном из конститутивных признаков супружества) и с родительством, а также записью о нем в той же ситуации? Должен ли ребенок знать обо всех обстоятельствах своего происхождения? Почему не согласовано семейное и медицинское законодательство в части программы суррогатного материнства? Справедлива ли преференция права суррогатной матери на оставление у нее ребенка? И «на сладкое»: что это за термин медицинского и другого законодательства — «одинокая женщина»?

Фактический брак — шаг вперед, два шага назад

Апофеозом тенденции игнорирования реальных обстоятельств является сохраняющееся с 1944 года отрицание семейной сущности фактического брака. Речь не идет об уравнивании. Распространенный аргумент о том, что, не осуществляя госрегистрацию, женщина и мужчина делают свой выбор в пользу свободы от государства и права, не всегда справедлив. Во-первых, нередко именно женщина идет на это вынужденно, учитывая позицию мужчины. Во-вторых, фактический союз фактическому союзу рознь. Длительное совместное проживание с ведением домашнего хозяйства, рождением детей и заботой о них, поддержкой других членов семьи — фактический семейный союз, требующий хотя бы некоторой семейно-правовой охраны и защиты, пусть диспозитивно, ситуационно, в рамках справедливого судебного усмотрения.

Многие европейские страны, даже Украина — еще глубоко до Майдана — пошли по пути правового признания определенных последствий фактического брака (речь идет не об однополых партнерствах — разговор об этом преждевременен для абсолютного большинства российского общества). Когда известный адвокат Александр Добровинский сообщил об инициировании перед законодателями процедуры сбора подписей об изменении подходов к фактическому браку, появилась надежда на правовое смягчение ситуации. Однако из концепции идея защиты социально слабой стороны фактического супружества была изъята как непроходная, а на одном из обсуждений представитель «известной половины человечества» объявил фактический брак «блудом», не потрудившись озаботиться дифференциацией фактических отношений на случайные, анонимные, устойчивые (в том числе без одновременного состояния в зарегистрированном браке).

Перечень лакун, нестыковок, неразумных и несправедливых решений можно было бы продолжить. Однако и сказанного достаточно для актуализации очередных размышлений у «парадного подъезда» и «черного входа» семейного законодательства.

Мнение автора может отличаться от мнения редакции.