«Только судьи и ученые в состоянии написать объективный закон»

Интервью с Евгением Сухановым

— Прежде всего надо сказать, для чего потребовалось подготовить новую редакцию Гражданского кодекса, потому что разговоры ходят всякие… Ведь только в 2008 году вступила в силу последняя часть ГК, и сразу же началась работа над реформой гражданского законодательства.

В чем причина? Мы еще не можем говорить, что у нас сложилась вполне рыночная экономика и соответствующее ей вполне рыночное законодательство. У нас все еще и экономика в определенной мере переходная, и институты законодательные переходные. Есть очень много остатков прежнего правопорядка, которые особенно видны в сфере юридических лиц, например, у нас есть унитарные предприятия — не собственники. Ни в каких развитых и даже не очень развитых восточноевропейских правопорядках таких давно уже нет!

У нас вещное право урегулировано пока по-социалистически. Основной объект вещных прав — это земельные участки, а у нас 90% их находится в государственной собственности по-прежнему, и регулируются они в основном нормами земельного законодательства, то есть нормами публичного права по советским образцам. Нет у нас системы ограниченных вещных прав на земельные участки, а есть собственность и аренда. Сервитуты формально названы, но на практике их нет.

Только один маленький пример… Берет частная компания под застройку земельный участок. Берет она его на основании договора аренды — договора пользования чужой вещью, которую надо вернуть по окончании срока действия договора. Но строение куда девать?

Выход придумали очень странный: после завершения строительства застройщик приобретает право на приватизацию земельного участка. По сути, это никакая не аренда земли, а это скрытая форма приватизации! Правой рукой чешут левое ухо, вместо того чтобы использовать давным-давно известные ограниченные вещные права на землю, как, например, право застройки.

Поэтому в 2008-2009 годах и возникла проблема создания или воссоздания в нашем гражданском праве, по крайней мере, корпоративного права и вещного права в нормальном рыночном понимании. И задача серьезного дополнения договорного права с учетом сложившейся практики, с учетом опыта международного коммерческого оборота и так далее.

Эта работа была проделана рабочей группой президентского Совета по кодификации, на базе концепции развития гражданского законодательства был создан первый вариант изменений в ГК. Потом он стал обсуждаться в Минэкономразвития, которое действовало от имени правительства, и мы столкнулись с резким сопротивлением. Нам было заявлено, причем от имени федерального правительства, что реформа гражданского права их абсолютно не интересует, интересует только возможность для России подняться в Doing Business Report на несколько пунктов и создать в России международный финансовый центр. А, чтобы подняться, нам надо максимально либерализовать наше гражданское законодательство.

Рабочая группа по созданию МФЦ вкупе с представителя Минэкономразвития стали нашими основными оппонентами. Нам сказали: ваш проект нас в принципе не устраивает, нам надо сделать его максимально свободным для бизнеса, в основном для крупного. Если принятие кодекса будет этому содействовать, хорошо. А если не будет, то эта реформа им не нужна.

Граждане никого не заботят с их мелкими интересами! Даже и мелкий бизнес интересует на словах! Никогда и нигде в мире такого странного подхода к кодификации гражданского законодательства не было. Но в России всегда есть то, чего нет нигде в мире. Мы уже к этому привыкли.

В этих спорах прошло примерно два года. В результате вариант совета по кодификации был очень сильно поправлен, никак не в соответствии с концепцией развития гражданского законодательства. Ну и были достигнуты некоторые компромиссы, которые по большому счету никого не устраивали.

В таком виде проект в начале 2013 года был отдан в Думу. А после принятия его в первом чтении там сказали, что проект очень большой, объемный, сложный, и разделили на несколько частей.

— Сейчас уже фактически двенадцать.

Принимать стали постепенно, но даже не в том порядке, как сами хотели. Сейчас все понимают, что самое главное — это, конечно, вещное право, но его постоянно отодвигали…
Доотодвигались! Последняя встреча по обсуждению вещного права была летом прошлого года в Госдуме с представителями РСПП, они сказали, что в принципе не возражают, но, тем не менее, этот проект завяз. А в этом году полномочия Думы прекращаются, а когда новая займется и займется ли вообще этим — вопрос очень сомнительный.

— Нет. Я думаю, что вещное право отодвинулось минимум на два-три года, а может, и вообще. Почему? Потому что крупному бизнесу это не нужно. Нам откровенно сказали его представители, что он приспособился к существующей системе. Его устраивает и то, что он арендует земельные участки с последующей приватизацией, и то, что земля под так называемыми линейными сооружениями: газопроводами, нефтепроводами, железными дорогами, линиями связи, а также под крупными промышленными объектами оформлена административным актом землеотвода.

В нормальном рыночном правопорядке на эти объекты надо оформлять права на землю, а нам говорят: да это такая волынка! Это надо со всеми договариваться, это надо платить, это надо оформлять. А цена вводится в тарифы на электроэнергию, на связь, на железнодорожные услуги и так далее. Все подорожает, и это не нужно ни гражданам, ни нам!

Мы их уговаривали, что можно эту проблему растянуть на несколько лет, но ее рано или поздно придется решать, потому что земельные отношения и вещное право, которое оформляет пользование землей, — это основа основ. В условиях рыночной экономики тут действуют разные собственники, с которыми надо договариваться, и необходимо должным образом оформлять эти отношения.

Но бизнес, повторяю, приспособился. Он говорит: мы довольны, не трогайте нас. А раз он такую позицию занял, то это не нужно и Минэкономразвития, которое говорит, что его главная задача — это создание комфортных условий для бизнеса. То есть позиция государственной власти такова: острой потребности нет у нашего бизнеса, мы приспособились, давайте еще поживем, давайте еще потянем, мы прожили 20 лет в этих полурыночных условиях, может, еще двадцать проживем.

Возможно, проживем. А может, и нет. Но когда-то все равно придется решать: либо мы в рыночных условиях, и тогда одна система координат, либо мы в полусоветских условиях — пожалуйста — но тогда другая система координат. Давайте прямо об этом скажем, что у нас не рыночная экономика, а советская государственная.

Мы свое решение предложили. Нам не сказали ни да, ни нет. Если бы сказали, что решение плохое, заберите, переделайте, — был бы разговор. Так никто не говорит! Нам в ответ: пусть полежит, подождем, обсудим… В результате реформа гражданского кодекса получилась незавершенной, потому что самый главный вопрос о вещном праве так и не решен.

— Кое-что полезное сделали. Если оценивать окончательный текст изменений в сравнении с тем, что планировалось в концепции развития гражданского законодательства, я бы грубо сказал, что хорошего и плохого 50 на 50.

Все-таки корпоративное право мы сделали, установили, что корпоративные отношения — предмет гражданского права. У нас теперь юридические лица — это корпорации, коммерческие и некоммерческие. Удалось сохранить требование минимального уставного капитала и его оплату деньгами, а не портянками старыми — такие случаи были.

А как мы рубились с этим минимальным уставным капиталом! Нам говорили: да зачем он, да он незначительный, давайте отменим. Нам бы места в рейтингах, а их сразу повысим, если сделаем, как в Америке и в Англии. Регистрируются там за 20 минут, никакого уставного капитала, ничего.

И мне пришлось бросить все и залезть в американское и английское корпоративное право. Я даже книжку потом написал по этому поводу и спецкурс читаю студентам.

Да, европейская и американская системы отличаются. Европейская система — это контроль на входе. Проверяется не только полнота документов, но и законность: соблюдение действующего законодательства, что предприниматель хочет создать, какая структура управления, в подтверждение серьезности намерения — минимальный капитал… Потом — свобода.

Англо-американская система другая. Но там не сводится все к регистрации юридического лица, как думают наши экономисты. Там действует последующий контроль, причем и административный, и уголовный, и в отношении бухотчетности — четыре разных системы. Все они не бесспорные, но работают.

Регистрируешь ты, действительно, практически свободно, но зато потом при любых выплатах и любых распределениях имущества компании ты обязан провести solvency-test, доказать, что после этих операций у компании еще достаточно имущества для того, чтобы расплатиться с другими кредиторами. И если этот тест будет сфальсифицирован, то наступает административная ответственность в виде штрафов на миллионы долларов и уголовная. Директора Enron за приписки на один миллиард долларов, скромненькую сумму, получили свои 130 лет.

Англичане как члены Евросоюза пытались в 2004 году идею solvency-test провести в ЕС, ведь у них он есть, а в Европе действует вторая директива о минимальном капитале. Евросоюз подумал и ответил примерно так: ваша система неплохая, и мы готовы были бы ее заимствовать, но это потребует таких огромных изменений не только корпоративного законодательства, но и уголовного, и административного, и законодательства о бухгалтерской отчетности, что страны Евросоюза к этому не готовы. И ЕС в 2006 году отказал англичанам.

Еще одно наше достижение — это введение в общих положениях ГК принципа добросовестности. Под это дело мы скорректировали, даже довольно существенно, норму 10-й статьи ГК о злоупотреблении правом. Это очень важные изменения.

Много полезных изменений мы сделали в нормах о сделках, о недействительности главным образом. Мы сказали применительно к предпринимательскому обороту, что если сделка заключена и частично исполнена, то нет оснований ее оспаривать (если, конечно, ее не под пистолетом заключали или не под утюгом). Раньше у нас деловой оборот постоянно дрожал: почти любую сделку можно было оспорить. Сейчас, мы надеемся, это уйдет. А ведь в наших арбитражных судах до недавнего времени, наверное, три четверти всех гражданско-правовых споров сводилось к спорам о действительности или недействительности сделок.

Или, например, традиционная для отечественного права проблема взыскания убытков. Убытки в судах искали в редчайших случаях, потому что их очень сложно доказать и обосновать. Теперь записали, что их размер должен быть установлен судом с разумной степенью достоверности. А если это невозможно, то суд может по своему усмотрению присудить компенсацию.

Но, к сожалению, в ГК в результате колоссального давления со стороны крупного бизнеса в лице Минэкономразвития и рабочей группы по созданию МФЦ, в результате компромиссов были включены многие очень сомнительные вещи. Они настаивали на максимальной либерализации, которой на самом деле нет ни в английском, ни в американском праве.

Мы не против интересов крупного бизнеса, но имущественный оборот, регулируемый гражданским правом, — это сфера, где участвуют не только бизнесмены, и не только крупные. Там мелкий и средний бизнес, там и мы с вами, граждане-потребители, там есть и государственный публичный интерес. И, значит, нужно искать баланс интересов. А у нас пока там откровенно преобладают интересы только одной группы участников.

Наши «экономисты» воспитаны на концепции чикагской школы, на Journal of Law and Economics, на так называемом «экономическом анализе права». Сокращение издержек — главное. К тому же эти чикагские экономисты под словом «право», law, имеют в виду право только англо-американское. Европейского права они не знают и знать не хотят.

Я у немцев поймал замечательную фразу в учебнике о сути акционерного общества: акционеры глупые и наглые. Глупые, потому что принесли свои деньги, и наглые, потому что хотят за эти деньги чего-то получить. Экономистам это нравится, поэтому у них лозунг: вся власть Советам директоров! Он все будет определять, а вы, инвесторы, раз в году приходите, и мы вам расскажем сказки про отчетность.

Этого уже даже американское право не допускает. Это только в головах наших экономистов сохранилось и некоторых юристов, которые говорят: нет-нет, должна быть полная свобода.

А в целом у юристов другой подход. Право есть искусство доброго и справедливого — с этого начинаются «Дигесты» Юстиниана. Доброго и справедливого, а не искусство снижения экономических издержек!

Английское право не плохое и не хорошее — оно английское. Это продукт исторического развития, очень длительного, своеобразного, и перескочить в ту систему координат одним махом невозможно. Это, как мы пытались в начале 1990-х годов ввести указом президента Ельцина траст. Это невозможно, это абсурд. Нельзя выдернуть кусочек из чужой системы.

А теперь выдергиваем. Возьмем indemnity или ответственность за заверения об обстоятельствах. Как они будут работать, никто пока не знает. Эти нормы рассчитаны на условия английского права, где, например, нет классической неустойки в нашем понимании. А если среди заверений будут содержаться неправильные сведения, то по английскому праву это может быть основанием для расторжения договора, а мы эти проблемы по-другому решаем.

Или еще у нас сейчас появился астрент из французского права. Поскольку это штраф за неисполнение судебного решения об исполнении обязательства в натуре, то он сидит в процессуальном законодательстве. А мы его сделали нормой материального права и в тексте еще есть отсылка к 330-й статье о неустойке. Но неустойка взыскивается за нарушение договорных условий, а астрент — за неисполнение судебного решения! Что это такое? Когда все вот так перемешали, как это будет работать, этого я пока не знаю. И будет ли работать? И как это будут судьи применять? Не знаю.

Но мы не просто кусочки выдернули, мы ведь еще хуже сделали, благодаря Минэкономразвития и МФЦ. Мы переформулировали! Правила, которые действуют веками в Англии и отчасти в США, обычно не формулируются в виде норм права, а вытекают из судебных прецедентов.

У нас же этого нет, и в ходе работы над проектом ГК эти правила попытались оформить в виде норм права и исказили. Это уже не английские правила, но это еще и не российские нормы, это каша какая-то. Получилась, как поэт наш известный сказал, «смесь французского с нижегородским». Зато наши теперь могут говорить: у нас почти как в Англии, приходите теперь к нам и рассматривайте споры. Хотя потока инвестиций к нам пока не заметно большого.

Такая же штука, к сожалению, была проделана в значительной мере и с юридическими лицами. Ввели в ГК конструкцию корпоративного договора в том его смысле, что стороны договариваются не только о распоряжении своей собственностью, но и о том, как будет управляться общество. Дальше этот договор в известной мере становится обязательным и для третьих лиц, потому что если общество, заключая сделку, примет решение, не соответствующее корпоративному договору, то при определенных условиях ее можно оспорить. А этот корпоративный договор тайный! Его содержания не знает никто, кроме его участников.

И это еще полбеды. В нем могут участвовать третьи лица, любые по первоначальному варианту. В конце концов удалось записать «третьи лица, имеющие законный интерес», а то бы туда вошли и террористы, и отмыватели денег, и так далее. Причем все это тайна. Какие третьи лица? Никто об этом не знает.

Наконец, к сожалению, в кодекс удалось провести, что не нужен принцип, по которому объем прав и обязанностей участника общества пропорционален его вкладу в имущество. Теперь можно тайно записать, что вы внесли два рубля, я — два миллиона, но у вас 90% голосов и все прибыли, а у меня один голос и все убытки на мне. Почему? Потому что мы так договорились. Тайно!

Это мысль взята из английского закона о компаниях 2006 года, причем искажена и «развита» до неузнаваемости. Если эти нормы показать английскому юристу, у него тоже глаза на лоб полезут.

Нам говорят: это свобода, которая привлечет инвесторов. Но эта же идея приходила в 2010-2011 годах из «Роснано», возглавляемого известным всем Анатолием Борисовичем Чубайсом. Юристы «Роснано» пришли и сказали: мы требуем инноваций (тогда был разговор кругом — инновации, инновации, инновационная экономика), но инновации — это вложения очень рискованные, поэтому обычные формы юридических лиц нам не годятся, мы хотим создать новую — «хозяйственное партнерство».

Совет по кодификации ее критиковал, но тем не менее ее провели в 2011 году. И что? Где инновации? Где эти хозяйственные партнерства? Их по реестру значится меньше 20 штук. И ни одно из них не работает в инновационной сфере.

— Дорожным строительством, например. Это очень хорошая сфера, очень хорошая. Это я знаю еще со студенческих времен, когда ездил в стройотряды, и мы добивались того, чтобы нам дали право укладывать дороги асфальтом. Как в советское время были розничная торговля и дорожное строительство самыми привлекательными сферами для некоторых людей, так и остались. Вот там, где все покрыто мраком, третье лицо может ничего не вносить, вообще ничего в силу корпоративного соглашения, всем управлять, и никто никогда про это не узнает. Вот это свобода! И где эти бизнесмены, которые должны к нам прийти со своими инновациями и со своими деньгами?

Еще один момент. Я уже говорил, что у нас теперь юридические лица — это корпорации. Из этого понятно, что унитарные предприятия являются пережитком прошлого, только нам их тронуть не дали.

Мы предлагали хотя бы записать, что новые унитарные предприятия создавать не надо, но не прошло это. А в результаты сейчас на Совете по кодификации мы рассматриваем законопроект Федеральной антимонопольной службы, в котором предлагается дать ей право разрешать или запрещать создание новых унитарных предприятий. Почему? Они в пояснительной записке прямо написали: 80% оставшихся унитарных предприятий работают неэффективно. Они уже давно ничего не производят, а занимаются они посреднической деятельностью, сдачей в аренду государственного или муниципального имущества.

При этом у нас они выскочили на внешний рынок и сразу получили. Бывшие акционеры «ЮКОСа», получившие решение на 50 млрд долларов, сейчас его исполняют и наложили арест — пока во Франции — на имущество ГУПов. А сейчас придут в Германию…

Они говорят: ребята, у вас имущество ГУПов — это имущество федерального государства, поэтому пусть оно платит этим имуществом. И что им возразить? И как доказать французскому суду, что ГУП — это самостоятельный субъект права, но только он не является собственником? Вы французскому суду это расскажите! Один раз удалось рассказать такое в деле Noga, но в этот раз не удастся!

— Это чисто лоббистские устремления. В европейском праве, да и почти везде, нет такого количества видов некоммерческих организаций, как у нас. В Европе обходятся восемью, а у нас их до сорока. Но с точки зрения гражданского права никакой разницы между ними нет. В немецком праве, например, есть одна форма — ферайн, объединение или союз. И в этой форме у них действует и объединение любителей-рыболовов, и общество гребли на байдарках и каноэ, и религиозные союзы, и спортивные, и политические партии, и профсоюзы.

Вот и мы хотели вместо наших сорока форм ввести одну, максимум две. Вообще мы хотели выстроить нормальную, непротиворечивую систему юридических лиц, не просто на логических основаниях построенную, но основанную на нуждах гражданского оборота. В гражданском обороте ведь контрагенты должны знать, кто ты такой, какое у тебя имущество, чем ты отвечаешь по долгам, что я с тебя могу получить, если у нас что-то там не сложится.

Но нам сразу сказали в ГПУ президента в том числе, что у нас ничего не получится. Мы говорим: ну, мы хоть попробуем.

А вот дальше взыграло ретивое! Началось с того, что нам сказали в администрации президента: вы знаете, а казачьи общества — это отдельная форма юридического лица, потому что у них атамана утверждает губернатор и они могут быть на государственной службе.

К гражданскому праву это никакого отношения не имеет, но из администрации президента пришло в Госдуму письмо, что надо эту форму сделать. И ее, конечно, безо всяких обсуждений сделали как отдельный вид юридического лица. Посмешище!

После этого встали адвокаты и сказали: мы не хотим быть ассоциацией или союзом, и придумали себе три формы юридического лица. Дальше, вслед за ними, в очередь встали нотариусы, торгово-промышленные палаты. И мы опять будем иметь сорок видов юридических лиц, абсолютно ненужных. Это пример чисто лоббистских устремлений.

Но, кстати, самые забавные изменения не эти адвокатские… В новой редакции о юридических лицах появилась с 8 мая 2015 года очень правильная норма главы четвертой, что лица, выступающие от имени юрлица, должны действовать в его интересах, а не в своих собственных, добросовестно и разумно и возместить вред, причиненный юридическому лицу. Все мы радостно разошлись в отпуска, и вдруг в июне за неделю принимается изменение, что эта норма не распространяется на религиозные организации. А с точки зрения юриста это значит, что их органы могут действовать и неразумно, и недобросовестно, и не в интересах этой организации, и никакую компенсацию вреда с них никогда не получишь. Записали бы это в закон о свободе вероисповеданий, шума большого не было бы. А теперь на весь мир! Отдельным законом пробили без обсуждений.

— Ровно также поступили и адвокаты.

У нас сложилось в правосознании представление, что если у нас нет отдельного закона, то мы второй или третий сорт. Вот казачьи эти самые общества. Они ко мне приходили, говорили: почему вы так против нас? Я отвечаю: ребята, я против вас ничего не имею, носите вы свои сабли и нагайки, развлекайтесь, как хотите. Но почему это отдельный вид юридического лица? Почему?!

Корейко в завершающий момент, когда передавал вожделенный миллион Остапу Бендеру, сказал: я-то эти деньги заработал, а вам-то за что миллион? А Остап ему ответил, что, исследуя его деятельность, он потерял веру в человечество. «Разве не стоит миллиона рублей вера в человечество?» — говорил он. Так вот я, занимаясь последние годы юридическими лицами, тоже потерял веру в человечество. Ну как я могу верить религиозным организациям, например?

Между прочим, почему наши оппоненты не тронули вещное право? Потому что, как только была попытка туда сунуться, я им сказал: давайте введем английское вещное право. Когда в Англию пришел Вильгельм Завоеватель, он установил, что вся земля принадлежит только короне. Права частной собственности на землю нет ни в Англии, ни в США. Есть титулы, эстейты, сильные, слабые, по общему праву, по праву справедливости.

Когда говорят о мнимых преимуществах английского права или американского, то имеют в виду либо только договорное право, либо только корпоративное право. А наследственное право? А вещное право? Не может вообще у нас действовать английское семейное, наследственное или вещное право просто исторически.

Право — это продукт национального, культурного, исторического развития, чего никак не хотят понять наши «экономисты». Оно не формулируется просто так, хотя на первый взгляд все просто: напишу, в Думе проголосуют, и вот он, закон.

Давайте тогда введем у себя синтоизм и буддизм и заживем, как японцы. Но это абсурд! Вернее, мы не вводим буддизм. Мы берем куски оттуда и вводим к себе. Это все равно как православному сказать: ты молись в определенное время на коврике и лицом по направлению к Каабе.

Что скажут? Милый, у тебя, наверное, с головой что-то не в порядке? Всякий нормальный человек пошлет тебя и сделает правильно. А экономистов мы не посылаем, а слушаем в оба уха, потому что в Америке якобы так.

Мы сделали концепцию развития гражданского законодательства, президент Дмитрий Медведев ее одобрил, сделали единственный, как нам казалось, приличный закон. И что? Нам сказали: эту концепцию свою отправьте в помойку, давайте смотреть Doing Business.

В результате реформа не доведена до конца, потому что, с одной стороны, нам не дали принять вещное право, с другой стороны, много чего наделали и в корпоративном, и в договорном праве. В этой части они, скажем так, противоречивы. Но законодателя нашего это, оказывается, не интересует.

И есть еще одна штука! Между вторым и третьим чтениями (!) начали поправки вносить, которых не было ни в нашем проекте, ни в проекте Минэкономразвития! Вот профессор Василий Витрянский, зампред Высшего арбитражного суда в отставке, удачно называет эти поправки «серыми».

— Нет. Спросите нашего законодателя, откуда этот текст появился. Получаю текст «Российской газеты», и у меня глаза на лоб. Написано в статье 53-й, что органы юридического лица действуют от имени юридического лица, а затем отсылка к ст.182. Опаньки! 182-я — это представительство. Это значит, что у нас органы стали представителями. Никто этого не писал никогда, ни на каком этапе работы над проектом. Я всю жизнь учил студентов, что органы юридического лица — это часть юридического лица, нет тут никакого представительства. В немецком праве есть, но там своя история.

Все встали на уши. Начал Пленум Верховного суда эту норму толковать. Истолковал. А год спустя вышел закон, который убрал эту отсылку.

Откуда она появилась? Кто ее внес? Лежит текст в Думе, какой-то враг ночью пробрался, почеркал, вставил. Вот так это выглядит. А депутаты проголосовали, потому что они текст не читают. А сейчас все открещиваются. И таких примеров Витрянский десятки называет в договорном праве.

— Еще как действует! Мы каждый месяц собираемся, по 10-12 законов рассматриваем. Сначала мы 100% законов браковали, хотя, конечно, наше мнение никого не волнует, особенно Минэкономразвития. Они делают так: посылают проект, получают отрицательный отзыв, чуть-чуть подработают, еще раз пошлют, опять отрицательный отзыв, дальше они ищут депутата. Он вносит — и все. И законы появляются…

Сейчас, например, есть закон о выделении гектара земли на Дальнем Востоке. Он хорош для популистских целей, но его написали депутаты так, как будто Земельного кодекса нет. Мы не против того, чтобы гектар. Да хоть сто гектаров давайте. Ведь это надо юридически оформить, вписать в систему действующего законодательства. А как эти нормы применять в случае спора в суде? Никого это не волнует! Вот такая, к сожалению, у нас ситуация.

Хотя в целом 10-летняя практика работы совета показала, что в какой-то мере ведомства стали прислушиваться к нам. Сейчас мы, наверное, фифти-фифти пропускаем, а иногда, бывает, даже большую часть, хотя и с замечаниями. Минфин неплохие дает вещи, хотя иногда и очень спорные. А Минсельхоз обычно пишет такие вещи (я очень люблю), которые, кроме смеха, ничего не вызывают. В нашем журнале «Вестник гражданского права» есть рубрика «Без комментариев», можно туда что-нибудь включить. Но в принципе качество законопроектной работы немного улучшилось.

— Отчасти, видимо, и с той критикой, которую мы даем.

Когда наши оппоненты критиковали концепцию развития гражданского законодательства, они говорили: бизнеса у вас не было. И не будет! Потому что если мы исходим из того, что закон пишется не в интересах конкретной группы лиц, а представляет собой баланс интересов, то есть только две группы людей, которые в состоянии написать объективный закон, — это судьи и ученые. Это и в Европе, и американцы вам скажут. У всех остальных есть свой шкурный интерес. Даже у работников государственных органов, как у Минэкономразвития, есть свой шкурный интерес. А поэтому их нельзя подпускать к законотворчеству.