Три условия для прекращения конфликта между Россией и ЕСПЧ

Завтра, 19 апреля, Конституционный суд провозгласит постановление по делу о возможности исполнения решения Европейского суда по правам человека по делу «Анчугов и Гладков против России». Это первый случай, когда КС использует два своих новых полномочия: разрешать вопрос о возможности исполнения конкретного решения ЕСПЧ и проверять, соответствует ли практика Страсбургского суда Конституции РФ. Эти новеллы были сформулированы в постановлении КС № 21-П, фундаментальном, но в то же время не до конца осмысленном российским юридическим сообществом документе, а в декабре 2015 года эти идеи были продублированы в ФКЗ «О Конституционном суде РФ».

Столь значимые изменения в российском праве не могли не вызвать интереса со стороны Совета Европы. На мартовской сессии Венецианская комиссия приняла промежуточное заключение относительно этих поправок. Содержащиеся в нем выводы неутешительны: они усложняют дальнейшую коммуникацию между российскими органами государственной власти и институтами гражданского общества с одной стороны и структурами Совета Европы — с другой.

Неуместный пример

Венецианская комиссия посчитала, что поправки к закону о Конституционном суде РФ направлены на прекращение диалога между КС и ЕСПЧ. Попытки России апеллировать к практике европейских государств (в первую очередь ФРГ и Италии), чьи институты конституционного правосудия уже имели опыт вынесения решений о противоречии положений Европейской конвенции о защите прав человека национальным конституциям, названы несостоятельными.

Например, Россия ссылалась на решение по делу «Гёргюлю (Gorgulu) против Германии». В нем Конституционный суд ФРГ сформулировал такую позицию: Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод имеет статус федерального закона и наряду с практикой ЕСПЧ служит лишь ориентиром для толкования конституции органами государственной власти страны. Схожие доводы применялись по делу «Маджо (Maggio) и другие против Италии». Итальянцы решили, что «противоречие между защитой, предусмотренной конвенцией, и конституционной защитой основных прав должно разрешаться в направлении максимального расширения гарантий», подразумевая, что его может обеспечить именно национальное право.

Венецианская комиссия указала на то, что во всех приведенных примерах заявителями в национальных судах выступали граждане, посчитавшие свои права нарушенными, а не органы государственной власти, как предусмотрено теперь в России. И в ответ привели другие, довольно убедительные примеры открытого взаимодействия национальных конституционных судов и судебного органа Совета Европы в схожих конфликтных ситуациях. Так, оба дела, где КС ФРГ не стал следовать за практикой ЕСПЧ, в непродолжительной временной перспективе привели к кардинальной смене позиции немецких судов, включая и конституционный. ЕСПЧ назвал такое положение вещей «успешным диалогом» и порекомендовал КС РФ, раз он решил говорить о «невозможности исполнения постановлений ЕСПЧ» по конкретным делам, подбирать весомые и убедительные аргументы для обоснования своей позиции.

Венецианская комиссия оценила постановление КС РФ № 21-П как часть политики, направленной на конструирование четких и чистых границ между конституционным и международным публичным правом. По мнению экспертов, КС последовательно придерживается «дуалистической» доктрины соотношения международного и национального права, где для внутригосударственного действия норм международного права требуется принятие государством дополнительных «трансформирующих» актов. Но парадокс в том, что российская аргументация на этот счет приведена в контексте сравнения норм конституционного права РФ и ФРГ, а орган конституционного правосудия ФРГ отстаивает «монистическую» позицию соотношения международного и внутригосударственного права.

Лукавое слово

Венецианская комиссия отметила, что российский Конституционный суд занимается толкованием российской же Конституции в русле практики Страсбургского суда (даже в постановлении по делу № 21-П). Однако у экспертов создалось впечатление, что подобная «любовь» к ссылкам на постановления ЕСПЧ может быть лишь легитимирующей формальностью, скрывающей отсутствие реального следования практике Страсбургского суда.

Другим доказательством того, что у законодательных новелл есть связь с вектором государственной политики, является, по мнению Венецианской комиссии, использование в поправках в закон о КС формулировки «федеральный орган исполнительной власти, наделенный компетенцией в сфере обеспечения деятельности по защите интересов Российской Федерации». Эксперты отмечают стремление КС РФ все чаще строить юридическую аргументацию своей позиции на сформулированной в ст.55 Конституции РФ оговорке о балансе между частным и публичным интересом. При этом почти в каждом случае суд становится на защиту публичного интереса.

Договоры должны исполняться

Главный контраргумент Венецианской комиссии против постановления № 21-П и поправок в закон о КС РФ прост: договоры должны исполняться, о чем несколько раз говорится в Венской конвенции о праве международных договоров. Там же есть оговорка, запрещающая государствам ссылаться на свое национальное право как на основание для неисполнения международного договора. В соответствии со ст.46 и 47 Европейской конвенции о защите прав человека, подписав данный документ, государства дали свое согласие не только на обязательное действие конвенции, но и на признание компетенции ЕСПЧ как интерпретатора текста конвенции.

Но несмотря на обильную критику, документ завершается весьма нейтральными предложениями по изменению поправок в закон о КС РФ. В частности, авторы заключения рекомендуют заменить формулировку «невозможность исполнения» на «противоречие Конституции РФ», настаивают на необходимости закрепить в российском законодательстве гарантию исполнения индивидуальных мер, присужденных заявителю постановлением ЕСПЧ (даже в случаях, когда КС признал решение ЕСПЧ неисполнимым), предлагают обязать другие госорганы (особенно отмечена Государственная дума) принимать попытки разрешения конфликтной ситуации. Подобный стилистический прием с резким переходом от критики к конкретным предложениям стоит понимать как поиск структурами Совета Европы точек соприкосновения для продолжения равноправного диалога с Россией.

Мнение авторов может отличаться от мнения редакции