Загадка 1938–1939 годов, или Второе рождение советских органов госбезопасности

Мнения22.12.2017
22.12.2017

Часть первая

История советских органов государственной безопасности содержит много тайн. Самые значимые из них для судьбы нашего отечества относятся ко второй половине 30-х годов прошлого столетия и связаны с феноменом так называемых «массовых репрессий». Их волна, прокатившаяся по стране в 1937–1938 годах, накрыла в первую очередь руководящих работников партийных и советских органов, но вместе с тем поглотила сотни тысяч рядовых граждан, признанных «враждебными», «антисоветскими» элементами. Об этом свидетельствуют многие факты и сохранившиеся документы.

Утвержденная на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) 2 июля 1937 года директива «Об антисоветских элементах» констатировала, что «большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом, по истечении срока высылки, вернувшихся в свои области, – являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности». В связи с этим всем секретарям областных и краевых парторганизаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД предлагалось «взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были рас­стреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы перепи­саны и высланы в районы по указанию НКВД»[1].

Изданный 30 июля 1937 года во исполнение этой директивы приказ наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова № 00447 направлял репрессии не только на кулаков и уголовников, но и на членов антисоветских партий, бывших белогвардейцев, жандармов, чиновников, сектантских активистов, церковников и прочих. Приказ объявлял: «Перед органами государственной безопасности стоит задача – самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ Советского государства»[2]. Данную операцию планировалось «начать 5 августа 1937 года и закончить в четырехмесячный срок».

Приведенные документы показывают, что советские органы государственной безопасности являлись в 1937–1938 годах инструментом массовых репрессий. Именно в такой роли они и представляются, как правило, в публицистической литературе, посвященной этому трагическому событию советской истории. Между тем в действительности репрессии направлялись в указанное время и на само НКВД в целом, и на входившее в его состав Главное управление государственной безопасности. Сотрудники органов государственной безопасности не только были ударной силой массовых репрессий, но и сами оказались под ударом репрессивного аппарата своего ведомства.

Назначение 26 сентября 1936 года на пост народного комиссара внутренних дел Н. И. Ежова означало не просто смену руководства государственной безопасности СССР: этим назначением создавались условия для репрессивных мер против прежних руководителей НКВД. Выступая 18 марта 1937 года перед начальственным составом НКВД, Н. И. Ежов заявил, что Ягода был агентом царской охранки, вором и растратчиком. А в марте следующего года бывший нарком внутренних дел предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР в качестве обвиняемого по делу антисоветского «право-троцкистского блока» вместе с Н. И. Бухариным, А. И. Рыковым, Н. Н. Крестинским, Х. Г. Раковским и другими советскими государственными и партийными деятелями. В своих показаниях на суде Ягода признался в том, что покровительствовал в аппарате ОГПУ, а затем НКВД людям, которые являлись шпионами различных иностранных разведок, и готовил вместе с ними заговор против Советского государства. «Ставили ли мы задачу свержения советской власти? – спрашивал он сам себя и сообщал суду: – Я на этот вопрос отвечаю положительно. Какой общественный строй мы восстановили бы в стране после свержения советской власти? Я и на этот вопрос отвечаю прямо – капиталистический строй» [3].

Еще во время предварительного следствия Генрих Ягода назвал всех заговорщиков – они оказались сплошь руководителями тех или иных подразделений НКВД.

Приговор Генриху Ягоде, как и другим обвиняемым по делу антисоветского «право-троцкистского блока», был вынесен 13 марта 1938 года. Через день он был расстрелян.

Его преемник на посту наркома внутренних дел и руководителя главного управления государственной безопасности Н. И. Ежов был отстранен от этой должности 25 ноября 1938 года. 3 февраля 1940 года Военная коллегия Верховного суда Союза ССР приговорила его к расстрелу.

В своей последней речи Николай Иванович счел необходимым сказать: «Я почистил 14 000 чекистов. Но моя вина заключается в том, что я мало их чистил. У меня было такое положение. Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: ты сегодня допрашиваешь его, а завтра я арестую тебя. Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил лишь только их в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа».

Назначение 25 ноября 1938 года Л. П. Берии на пост наркома внутренних дел СССР произошло в то время, когда Сталин и его сторонники в руководстве ВКП (б) приняли решение о сворачивании массовых репрессий и, соответственно, существенном изменении деятельности органов государственной безопасности.

За восемь дней до этого Совет народных комиссаров СССР и Центральный комитет ВКП (б) издали Постановление «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». В нем отмечалось, что «за 1937–1938 гг. под руководством партии органы НКВД проделали большую работу по разгрому врагов народа и очистке СССР от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров из троцкистов, бухаринцев, эсеров, меньшевиков, буржуазных националистов, белогвардейцев, беглых кулаков и уголовников, представлявших из себя серьезную опору иностранных разведок в СССР и, в особенности, разведок Японии, Германии, Польши, Англии и Франции»[4]. Однако на этом дело «очистки СССР от шпионов, вредителей, террористов и диверсантов» еще не окончено: «Задача теперь заключается в том, чтобы, продолжая и впредь беспощадную борьбу со всеми врагами СССР, организовать эту борьбу при помощи более совершенных и надежных методов».

Объясняя необходимость решительных перемен в деятельности органов государственной безопасности, постановление от 17 ноября 1938 года делало удивительный вывод: «Массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные органами НКВД в 1937–1938 гг., при упрощенном ведении следствия и суда, – не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и прокуратуры»[5] (выделено мною – В. Т.). По уже сложившейся традиции данные извращения объявлялись следствием подрывной работы врагов народа и шпионов иностранных разведок, пробравшихся в органы НКВД как в центре, так и на местах. Но описание конкретных недостатков в деятельности органов НКВД и прокуратуры показывало, что их истоки руководство ВКП (б) усматривало больше в непрофессионализме работников данных органов, нежели во вредительстве так называемых «врагов народа». Так, в Постановлении «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» констатировалось, что «работники НКВД совершенно забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать более упрощенным способом, путем практики массовых арестов, не заботясь при этом о полноте и высоком качестве расследования. Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительной работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов»[6].

Вторым крупнейшим недостатком работы органов НКВД постановление советского правительства и руководства ВКП (б) называло «глубоко укоренившийся упрощенный порядок расследования, при котором, как правило, следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными (показания свидетелей, акты экспертизы, вещественные доказательства и проч.)»[7].

Далее указывалось, что арестованный часто не допрашивается в течение месяца после ареста, иногда и больше. При допросах не всегда ведутся протоколы допроса. «Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершенных им преступлениях. Нередки случаи, когда в протокол допроса вовсе не записываются показания обвиняемого, опровергающие те или другие данные обвинения».

Досталось в постановлении от 17 ноября 1938 года и органам прокуратуры. Они упрекались в том, что не принимали со своей стороны «необходимых мер к устранению этих недостатков, сводя, как правило, свое участие в расследовании к простой регистрации и штампованию следственных материалов». Из этих фактов делался жесткий вывод: «Органы прокуратуры не только не устраняют нарушений революционной законности, но фактически узаконивают эти нарушения»[8].

Стремясь ликвидировать отмеченные недостатки и привести следственную работу органов НКВД и прокуратуры в надлежащее состояние, СНК СССР и ЦК ВКП (б) постановили:

Во-первых
, «запретить органам НКВД и прокуратуры производство каких-либо массовых операций по арестам и выселению. В соответствии со ст. 127 Конституции СССР аресты производить только по постановлению суда или с санкции прокурора» (выделено мною – В. Т.).

Во-вторых
, «ликвидировать судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских управлениях РК милиции». Все дела надлежало с этого момента передавать, в соответствии с действующими законами о подсудности, на рассмотрение судов или Особого совещания при НКВД СССР.

В-третьих
, органам НКВД было приказано производить аресты в строгом соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 17 июня 1935 года, то есть лишь с согласия соответствующего прокурора. При этом в постановлении обращалось внимание на обязанность органов НКВД при истребовании от прокуроров санкций на арест «представлять мотивированное постановление и все обосновывающие необходимость ареста материалы». Органам же прокуратуры вменялась обязанность не допускать производства арестов без достаточных оснований.

В-четвертых
, рассматриваемое постановление потребовало от НКВД СССР «обеспечить назначение следователями в центре и на местах лучших, наиболее проверенных политически и зарекомендовавших себя на работе квалифицированных членов партии»[9] (выделено мною – В. Т.).

В-пятых
, постановление содержало жесткие требования к НКВД и прокуратуре в точности соблюдать нормы уголовно-процессуальных кодексов.

Заканчивалось Постановление от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» грозным увещеванием: «СНК СССР и ЦК ВКП (б) обращают внимание всех работников НКВД и прокуратуры на необходимость решительного устранения отмеченных выше недостатков в работе органов НКВД и прокуратуры и на исключительное значение организации всей следственной и прокурорской работы по-новому. СНК СССР и ЦК ВКП (б) предупреждают всех работников НКВД и прокуратуры, что за малейшее нарушение советских законов и директив Партии и Правительства каждый работник НКВД и прокуратуры, невзирая на лица, будет привлекаться к суровой судебной ответственности»[10].

26 ноября, на следующий день после своего вступления в должность наркома внутренних дел СССР, Л. П. Берия издал Приказ № 00762 «О порядке осуществления Постановления СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 17 ноября 1938 года». Данное постановление, заявил он, «вскрывает серьезные недостатки и извращения в работе органов НКВД и прокуратуры и указывает пути подъема работы нашей советской разведки в деле окончательного разгрома врагов народа и очистки нашей страны от шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок, от всех предателей и изменников родины.

В целях исполнения постановления от 17 ноября 1938 года Берия обязал все органы НКВД руководствоваться содержащимися в нем указаниями. Он повторил их в своем приказе, добавив необходимые пояснения. Так, например, указав на необходимость «немедленно прекратить производство каких-либо массовых операций по арестам и выселению», он дополнил это предписание словами: «…понимая под массовыми операциями групповые аресты или выселение без дифференцированного подхода к каждому из арестуемых и выселяемых лиц и предварительно всестороннего рассмотрения всех имеющихся на него обвинительных материалов».

Шестнадцатым пунктом своего приказа новый нарком внутренних дел СССР распорядился «снабдить весь состав оперативных работников НКВД Центра и на местах экземплярами уголовных кодексов и уголовно-процессуальных кодексов».

О том, что Постановление СНК СССР и ЦК ВКП (б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» было не только идеологическим документом, но и актом, которому придавалось особое юридическое значение, свидетельствуют многие факты и прежде всего практические последствия его принятия. Из «Справки 1 спецотдела МВД СССР о количестве арестованных и осужденных в период 1921–1953 гг.», составленной 11 декабря 1953 года, видно, что количество осужденных в СССР в 1939 году по сравнению с 1937 и 1938 годами уменьшилось в десять и более раз. Если в указанные годы были осуждены соответственно 790 665 и 554 258 человек, то в 1939 году – 63 889 человек[11].

В ходе Гражданской войны и во времена НЭПа органы государственной безопасности стали, по сути, выходить из-под контроля правящей партии. Советское же общество, слабо организованное, расколотое на части и раздираемое противоречиями, не было способно сколько-нибудь эффективно противостоять эгоизму властвующих. Беда всякой революции заключается в крахе не только государства, но вместе с ним и всей традиционной системы обуздания человеческих пороков, складывающейся постепенно и долго, десятилетиями и даже столетиями. Человеческие пороки вырываются на волю и душат всякую свободу. Они становятся подлинным бедствием для общества и государства, если к ним добавляется власть всемогущего государственного учреждения.

Борис Георгиевич Бажанов, бывший секретарь Политбюро и помощник И. В. Сталина, бежавший 1 января 1928 года за границу, писал в своих воспоминаниях о состоянии советских органов государственной безопасности в начале 20-х годов: «Я очень скоро понял, какую власть забирает ГПУ над беспартийным населением, которое отдано на его полный произвол. Также ясно было, почему при коммунистическом режиме невозможны никакие личные свободы: все национализировано, все и каждый, чтобы жить и кормиться, обязаны быть на государственной службе. Малейшее свободомыслие, малейшее желание личной свободы – и над человеком угроза лишения возможности работать и, следовательно, жить. Вокруг всего этого – гигантская информационная сеть сексотов, обо всех все известно, все в руках у ГПУ. И в то же время, забирая эту власть, начиная строить огромную империю ГУЛага, ГПУ старается как можно меньше информировать верхушку партии о том, что оно делает… У меня впечатление, что партийная верхушка довольна тем, что заслон ГПУ (от населения) действует превосходно, и не имеет никакого желания знать, что на самом деле делается в недрах ГПУ: все довольны, читая официальную болтовню «Правды» о стальном мече революции (ГПУ), всегда зорко стоящем на страже завоеваний революции»[12]. Эти процессы только усугубились во второй половине 20-х – первой половине 30-х годов. В 1937–1938 годах советские органы государственной безопасности, в сущности, перестали выполнять подлинное свое предназначение, оказались в состоянии распада».

С этой точки зрения затеянное Сталиным и его сторонниками в конце 1938 и в течение 1939 года преобразование деятельности НКВД СССР было попыткой возродить советские органы государственной безопасности в подлинном их значении и предназначении. Но удалась ли эта попытка?

Окончание следует.


[1] Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939: Документы и материалы. В 5 томах. Том 5. 1937–1939. Кн. 1. 1937. М., 2004. С. 319.
[2] Оперативный приказ Наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» // http://istmat.info/node/32818.
[3] Судебный отчет по делу антисоветского «право-троцкистского блока», рассмотренному Военной коллегией Верховного суда Союза ССР 2–13 марта 1938 г. М., 1938. С. 252.
[4] Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937–1938. М., 2004. С. 607.
[5] Там же.
[6] Там же. С. 608.
[7] Там же.
[8] Там же. С. 609.
[9] Там же. С. 610.
[10] Там же. С. 610–611.
[11] ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 1. Д. 4157. Л. 201–205 (подлинник, рукопись). Опубликовано: ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918-1960 / сост. А. И. Кокурин, Н. В. Петров. М., 2000. С. 433–434.
[12] Бажанов Б. Г. Борьба Сталина за власть. Воспоминания личного секретаря. М., 2017. С. 206.

—————-

Автор — доктор юридических наук, заведующий кафедрой истории государства и права юридического факультета МГУ им. Ломоносова.

Теги:
    Комментарии

    0