Что бы сказали Усманов, Навальный и Сечин Европейскому суду

До недавнего времени слова «Я подам на тебя в суд за клевету» в России звучали откровенно смешно. Даже неюристы понимали, что если и подашь, то кроме обсуждения у тебя за спиной, как ловко тебя оскорбили и унизили, ничего не добьешься. Поэтому с клеветниками и оскорбителями предпочитали действовать внесудебными методами: либо полным снисходительным игнорированием, либо путем публикации ответного жесткого компромата и заказной присылки разного рода «докторов».

Практически первопроходцем в деле борьбы за собственный имидж и репутацию оказался, как вы уже догадались, член-корреспондент Российской академии наук и по совместительству олигарх Борис Абрамович Березовский, на чьей могиле, вне всякого сомнения, можно установить памятник, на котором будет написано «От благодарных юристов – за развитие прецедентного права». Дела Berezovsky v Forbes и Berezovsky v Russian State Television & Another давно уже в самых уважаемых учебниках. Но времена «старых» олигархов канули в Лету и остались лишь в строчках судебных репортажей, а суровая российская действительность бросает многострадальным российским богачам и чиновникам новые вызовы и новых ответчиков.

Репутация или жизнь

Сейчас, фигурально выражаясь, можно сказать, что в России настало время «суперистцов», которые ведут борьбу за свои «суперрепутации» всеми доступными цивилизованными (!) средствами.

Первопроходцем тут является, несомненно, не Алишер Усманов, а Игорь Иванович Сечин со своими исками к «Ведомостям» по статье о его доме в Барвихе, которая была признана нарушающей право главы «Роснефти» на неприкосновенность частной жизни, а также с исками к РБК, Forbes и «Новой газете». Не отстают от Сечина и владельцы "Альфа-групп": «Ведомости» «сняли» со своего сайта статью в соответствии с мировым соглашением с Михаилом Фридманом, а он с коллегами уже нацелился на игрока мирового уровня – сайт Buzzfeed.

Желание защищать «громкие» репутации – дело почти святое. Весьма показателен громкий британский скандал с обвинениями одного из бывших лидеров консерваторов лорда МакАльпина в гомосексуальной педофилии, сделанными женой спикера парламента миссис Беркоу в твиттере. Причем весьма условное обвинение звучало как достаточно прозрачный комментарий к соответствующей дискуссии: «А почему лорд МакАльпин делает невинное лицо?» Несмотря на попытку утверждать, что твит не был диффамационным, судья решил, что он «указывает пальцем на виновного» (the finger of blame). Дама заплатила 15 000 фунтов и извинилась. Лорд также весьма небезуспешно преследовал некоторых из ее 56 000 подписчиков, неосторожно перепостивших твит, чем создал практически новое направление в антидиффамационной практике в социальных сетях.

Основной проблемой, как для профессиональных наблюдателей за данными процессами, так и для просто интересующихся «горячими» темами читателей, является вопрос: а сколько в вынесенных судебных решениях всего «олигархов» и задействованного «административного ресурса», а сколько закона и правосудия или, говоря устами прокуратора Иудеи, «Где истина»? Выиграли бы те же Усманов и Сечин у своих неслабых оппонентов в условном Европейском суде, который будет в своих решениях опираться отнюдь не на политическую целесообразность, а на устоявшиеся прецеденты?

Следует оговориться, что ни в коем случае не стоит представлять ответчиков в качестве неких «невинно пострадавших» от «всемогущих гонителей свободы слова». Многие СМИ, пользуясь общей слабостью российского законодательства и российских судов в деле защиты репутаций, годами публиковали сырые и полупроверенные тексты, по которым никто ни хотел судиться. Слова «Я подам иск о защите деловой репутации» вызывали смех и снисходительные комментарии: «Иди, иди, подавай – посмотрим, что отсудишь…» Хорошей иллюстрацией этому явлению служит восторженная статья «Ведомостей» «Как РБК победил Сечина, проиграв ему»: суд оценил потери «Роснефти» от публикации РБК в смешные 390 000 рублей. Действительно – в смешные. Ну или слова Навального после проигранного иска: «Я ничего снимать не буду». Кто будет уважать такой суд, который не может заставить «снять»?

Неискушенному читателю сообщение «Навальному не удовлетворили все 23 ходатайства» кажется безусловным сообщением о потрясающем судебном беспределе. Профессиональный юрист прекрасно понимает, что неудовлетворенных ходатайств могло бы быть и двести, если бы Алексей Анатольевич потребовал по очереди вызвать в суд всех министров и депутатов (вспоминается решение английского Court of Appeal, который указал, что задать одному свидетелю 495 вопросов – чересчур).

Одним словом, у каждой из сторон в рукаве свой набор из пяти тузов, а сторонний наблюдатель остается окончательно запутанным по вопросу, есть ли в России честь, достоинство и деловая репутация.

Тем не менее необходимо иметь в виду: для того чтобы эти публичные разборки имели вид некого законного действа, они, во-первых, не должны основываться на общественных мифах, заблуждениях и симпатиях («толстый олигарх» – плохой), и, во-вторых, они, в конечном итоге, как бы этого ни хотелось, не направлены и не способны дать конечные ответы на вопросы о законности приватизации, о коррупции и бедности в России – они всего лишь формальные выводы суда, основанные на формально представленных и оцененных доказательствах. В суде, увы, выигрывает не тот, кто прав, а у кого лучше доказательства – этот лозунг можно написать на множестве диффамационных, да и иных дел.

А теперь пара слов о расходах. Вот бывший полковник Карпов в результате разборок в справедливом английском суде оказался должен Браудеру около 900 тысяч фунтов, которые, разумеется, платить не стал, написав в суд стишок. Суд оскорбился и приговорил его к некому формальному сроку, на который Карпову плевать, поскольку по «закону Магнитского» он и так невыездной. Но в английском суде Алексей Анатольевич был бы должен Усманову уже миллиона два и не выкобенивался, что «ролик не снимет», поскольку можно легко и присесть за подобные шутки до «двушечки». Заставляет задуматься, почему решения российского суда мало кого пугают.

Честь и достоинство в России: не для Усманова

Все российские правила защиты «чести, достоинства и деловой репутации», имеющие отношение к битвам олигархов за репутацию, могут быть весьма условно изложены всего в нескольких пунктах (да простят меня коллеги-юристы).[1]

Гражданин имеет право на честь. Гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности.

Заявляешь – имей доказательства. В иске откажут, если нет хотя бы одного обстоятельства из совокупности: сведения носят порочащий характер, распространены и не соответствуют действительности. Обязанность доказывать соответствие действительности распространенных сведений лежит на ответчике.

Что такое «порочить»? Порочащими, в частности, являются сведения, содержащие утверждения о нарушении гражданином или юридическим лицом действующего законодательства, совершении нечестного поступка, неправильном, неэтичном поведении в личной, общественной или политической жизни, недобросовестности при осуществлении производственно-хозяйственной и предпринимательской деятельности, нарушении деловой этики или обычаев делового оборота, которые умаляют честь и достоинство гражданина или деловую репутацию гражданина либо юридического лица. Очень хорошее определение диффамации использовано английским законодательством: "Для того чтобы предъявить иск о диффамации, Истец должен доказать, что заявление было диффамационным до той степени, что унизило Истца во мнении обоснованно мыслящих членов общества (in the rightful thinking members of society [Sim v Stretch]) и подвергло Истца презрению или осмеянию или привело к тому, что общения с ним стали избегать» (Berkoff v Burchill).

Оценку не оценивать. При рассмотрении дел о защите чести, достоинства и деловой репутации необходимо учитывать, что содержащиеся в оспариваемых высказываниях ответчиков оценочные суждения, мнения, убеждения не являются предметом судебной защиты.

Факты и мнения. Суд должен устанавливать, было ли высказывание ответчика утверждением о фактах либо это высказывание представляло собой только его субъективное мнение. Не соответствующими действительности сведениями являются утверждения о фактах или событиях, которые не имели места в реальности во время, к которому относятся оспариваемые сведения.[2]

Главное – правда в целом. Лицо, которое распространило сведения, освобождается от ответственности, если докажет, что они в целом соответствуют действительности. Не нужно доказывать соответствие действительности каждого отдельно взятого слова или фразы в оспариваемом высказывании. Ответчик обязан доказать соответствие действительности оспариваемых высказываний с учетом буквального значения слов в тексте сообщения. Установление того, какие утверждения являются ключевыми, осуществляется судом при оценке сведений в целом.

Слушать, что сказала Европа. При разрешении споров о защите чести, достоинства и деловой репутации судам следует руководствоваться не только нормами российского законодательства, но и учитывать правовую позицию Европейского суда по правам человека, выраженную в его постановлениях и касающуюся вопросов толкования и применения данной Конвенции

Интересным является и комментарий одного из российских судов относительно распространения слухов: «…слухи как постоянно действующая система интерпретации событий массовым сознанием в соответствии со сложившимся менталитетом не могут быть проверены на соответствие их действительности. В этой связи следует признать, что распространение как таковых сведений в смысле, который придается в п. 1 ст. 152 Гражданского кодекса Российской Федерации, не имеет места".[3]

В целом Европейский суд и российские суды сходятся на следующих базовых принципах оценки диффамационных конфликтных ситуаций:

1. Суды при разрешении споров о защите чести, достоинства и деловой репутации должны обеспечивать равновесие между правом граждан на защиту чести, достоинства, а также деловой репутации, с одной стороны, и иными гарантированными правами и свободами – свободой мысли, слова, массовой информации и другими, с другой стороны.
2. Многие дела представляют собой конфликт между правом на свободу выражения мнения и защитой репутации, а конвенционный стандарт требует очень веских оснований для оправдания ограничений дебатов по вопросам всеобщего интереса.
3. Свобода слова охватывает не только "информацию" или "идеи", которые встречаются благоприятно или рассматриваются как безобидные либо нейтральные, но также и такие, которые оскорбляют, шокируют или внушают беспокойство. Таковы требования плюрализма, толерантности и либерализма, без которых нет "демократического общества".

Мало. Очень мало – и для того чтобы убедительно защищать свою репутацию, и чтобы безнаказанно говорить о важных для всех вопросах.

Глубины европейских глубин

Ясно, что всего весьма ограниченного российского юридического инструментария явно не хватает для «разборки» таких сложных ситуаций, как дела Сечина против "Ведомостей" и РБК или дело «Усманов против Навального». Остается, как и рекомендуется Верховным судом, воспользоваться европейской юриспруденцией, которая намного более детальна, чем российская. Итак, положения практики Европейского суда, которые можно счесть более или менее относимыми к интересующим нас делам.

Требование проверки точности информации. Европейский суд очень четко указывает, что статья 10 Конвенции защищает право журналистов обнародовать информацию по вопросам, представляющим всеобщий интерес, при условии, что они действуют добросовестно и на точной фактической основе, представляя надежную и точную информацию в соответствии с журналистской этикой. Кроме того, значение этих обязанностей и ответственности возрастает, если имеет место вопрос посягательства на репутацию конкретного гражданина и нарушения прав других лиц. Необходимы особые причины для освобождения средства массовой информации от его обычной обязанности проверки утверждений о фактах, умаляющих репутацию частных лиц.[4]

Социальная необходимость. Проверка на необходимость требует от суда определить, соответствовало ли вмешательство «острой социальной необходимости», было ли оно соразмерно законной преследованной цели, были ли причины, приведенные национальными органами власти в его обоснование, существенными и достаточными.[5]

Семья – вне игры. Европейский суд считает, что неприемлемо подвергать должностное лицо нападкам в связи с вопросами, касающимися членов его семьи.[6]

Преувеличивай и провоцируй. Европейский суд считает допустимой определенную "степень преувеличения и даже провокации" в политической журналистике.[7]

Просто так нос не совать. Европейский суд однозначен в том, что в делах о публикациях, касающихся подробностей частной жизни лица с единственной целью удовлетворения любопытства отдельных читателей, право лица на эффективную защиту его или ее частной жизни имеет приоритет над журналистской свободой выражения мнения.[8]

Назвался политиком – полезай в YouTube. Суд указывает на то, что частные лица делают себя объектами пристального внимания, когда выходят на общественную арену, и полагает, что правильное расходование государственных средств, несомненно, является темой для открытой общественной дискуссии.[9] Европейский суд напоминает, что "управление государственным имуществом и способ, которыми политические деятели реализуют свои полномочия" по определению являются "вопросами публичного интереса".[10]

Конкретика под микроскопом. При изучении конкретных обстоятельств данного дела Европейский суд учитывает следующие элементы: должность заявителя, должность истца в деле о защите чести и достоинства, тему публикации и оценку оспариваемого утверждения, данную национальными судами, формулировку, использованную заявителем, и примененное в отношении него наказание.[11]

Оценивай обоснованно. Даже оценочные суждения должны быть основаны на достаточной фактической базе, чтобы представлять собой добросовестный комментарий согласно ст. 10 Конвенции, различие между оценочным суждением и утверждением о факте, в конечном счете, заключается в степени фактической доказанности, которая должна быть достигнута.[12] Интересен вывод, сделанный в одном из российских дел, которое было связано с заявлением журналиста о «незаконной квартире районного прокурора». Суд указал, что, принимая во внимание вывод о явном отсутствии фактического обоснования, он полагает, что утверждения заявителя не представляли собой справедливый комментарий к процессу осуществления правосудия, а скорее являлись безосновательными нападками на деловую репутацию прокурора.[13]

Интересная практика сложилась по российским «околополитическим» делам. Так, в одном из дел обсуждалась необоснованность использования журналистами в отношении тогда еще курского губернатора Руцкого слова «ненормальный». Россия утверждала, что данное слово было использовано для описания личности А. Руцкого, нежели его политической деятельности, и что заявитель мог бы сформулировать свою критику другими словами, не прибегая к высказываниям, унижающим достоинство А. Руцкого. Заявитель выразил свою точку зрения, что в подобных обстоятельствах гипотетический "нормальный губернатор" попытался бы установить ответственных, обеспечить, чтобы они ответили за это по закону, и попытался бы вернуть украденные деньги. Затем он противопоставил поведение вымышленного "нормального губернатора" с реальной реакцией губернатора А. Руцкого, который посоветовал своим помощникам заново оценить уже выполненную работу с тем, чтобы скрыть дефицит в бюджете. Европейский суд посчитал, что использование слова "ненормальный" для описания поведения А. Руцкого не превысило границ приемлемой критики.[14] Интересно, что это дело почему-то не породило повсеместной практики проверки «нормальности» губернаторов.

В другом, тоже достаточно «типичном» российском деле, в котором заявительница написала несколько статей о том, что некие чиновники, находившиеся в гомосексуальной связи (условно говоря, «п@@@@ы»), были виновны в растрате. Европейский суд, исследовав дело, отметил, что предполагаемая растрата осталась за рамками обвинений против заявительницы, которые охватывали лишь утверждение о наличии гомосексуальной связи между некими В. и К. Однако, по мнению Европейского суда, этот вопрос не может быть отделен от основной темы статей. Оценивая опубликованный материал в целом, Европейский суд пришел к заключению, что основной упор в статьях был сделан на подозрительные сделки с бюджетными средствами, тогда как ссылка во вступлении на гомосексуальные отношения В. и К. служила не столько для того, чтобы повысить занимательность событий, сколько, что более важно, для объяснения того, почему схема была организована способом, обеспечивающим для К. роль конечного выгодоприобретателя. То, что статьи были направлены в первую очередь против сомнительных сделок с деньгами налогоплательщиков, также следует из заключения первой статьи, в котором автор прямо признал, что данная связь являлась бы частным делом, если бы не участие высокопоставленных государственных чиновников, один из которых отвечал за распоряжение областным бюджетом.[15]

Следующий принципиальный подход, установленный Европейским судом, особенно важен для российских олигархических дел.

Дай возможность доказать. Потребовав от Заявителя доказательств достоверности утверждений, сделанных в статье, одновременно лишив его практической возможности представить доказательства этих утверждений и, таким образом, подтвердить их соответствие действительности, национальные суды переступили отпущенные им рамки усмотрения.[16]

Тему доказанности и доказательств особенно подробно суд рассмотрел в деле Novaya gazeta v Voronezhe v. Russia (Novaya gazeta v Voronezhe v. Russia). Суд указал, что российский районный суд руководствовался необычно высокими критериями доказанности, сделав заключение при рассмотрении дела о том, что, поскольку уголовные разбирательства в отношении финансовых нарушений не проводились, информация, приведенная в оспоренной статье, не имела под собой фактического основания. Европейский суд напомнил, что степень точности при установлении обоснованности уголовного обвинения компетентным судом вряд ли можно сравнить с точностью, которой следует придерживаться журналисту при выражении своего мнения на социально значимую тему, особенно когда это мнение выражается в форме оценочного суждения. Стандарты, применяемые при оценке деятельности гражданского служащего с точки зрения нравственности, отличаются от стандартов, применяемых для установления факта преступления по уголовному законодательству. Суд дословно заявил, что "Европейский суд не готов следовать логике, вытекающей из мотивировки судов страны, согласно которой в отсутствие уголовного дела в отношении истцов средства массовой информации не могли публиковать статью, связывающую их со случаями предполагаемого злоупотребления публичными финансами, не подвергаясь угрозе проиграть спор о защите чести, достоинства и деловой репутации".[17]

Таким образом, даже при самом беглом обзоре ясно, что Европейский суд хорошо понимает, что такое «честь, совесть и репутация» даже в такой сложной стране, как Россия.

«Цветет в Европе алыча не для Алишер Бурханыча…»

Из всех вышеизложенных принципов и условных практических судебных подходов можно попытаться создать некое своеобразное «Руководство по защите чести и достоинства для российского олигарха-чайника».

Пункт первый. «Прищеми нос любопытным». Европейская практика, в принципе, позволяет защититься от желающих совать глубоко нос в чисто частную жизнь. Если вознаграждение Игоря Ивановича Сечина как управляющего компанией с государственным участием огромной важности вопрос, вне всякого сомнения, ревалентный для широкой общественной дискуссии, то размер груди его жены и особенности их частного отдыха – нет. В конце концов, для общественности очевидно, что глава огромной компании имеет возможность хорошо отдохнуть. При этом, разумеется, необходимо отделять «обычные сплетни» от обсуждения возможных правонарушений. Но ведь на самом деле ни в каких конкретных преступлениях Сечина никто и не обвинял. Например, «захват Юкоса и Башнефти» или «способствование в аресте Улюкаева» с точки зрения действующего законодательства – законные действия соответствующих государственных органов, хотя заинтересованность Сечина представляет общественный интерес. Таким образом, скорее всего, олигархи и «приравненные к ним лица» и дальше будут выигрывать дела, связанные с излишне глубоким проникновением в их сугубо частную жизнь, поскольку там нет никакой «острой социальной необходимости», а только обыкновенное российское любопытство.

Пункт второй. «Говорить о взятках и дачах можно». Что же касается принципиально важного для всех вопроса об «олигархических злодеяниях» и «даче Медведева», то тут для высокопоставленных истцов и российского суда в Европе будет совсем непросто. Представляется, что отказ в некоторых ходатайствах Алексея Анатольевича может рассматриваться с точки зрения вышеприведенного Постановления Европейского суда по делу "Джерусалем против Австрии" (Jerusalem v. Austria), как непредоставление справедливой возможности представить доказательства. А ссылка на отсутствие уголовных приговоров и уголовных обвинений, в соответствии с принципами, установленными в деле Novaya gazeta v Voronezhe v. Russia (Novaya gazeta v Voronezhe v. Russia), не позволит утверждать, что раз не было приговора, то не было и взятки. Но это, по сути, дорога в последний круг настоящего юридического Ада, откуда торчат не только самолет Шувалова, «кровавые руки» Ходорковского и приобретение и продажа "Сибнефти", а много чего такого, о чем мы и помыслить сейчас не можем. Единственное спасение для российских олигархов в том, что российские суды будут сильно сопротивляться подобной практике, и укоренится она в России еще очень не скоро. Но в Страсбурге у Навального шансы неплохие. Разумеется, все это не является однозначной индульгенцией для «вольных охотников на коррупционеров»: необходимо мотивировать и проверять свои заявления, включая и оценочные суждения, а не просто кидаться необоснованными аргументами. Привал fair play никто еще не отменял.

Пункт третий. «Провокации и преувеличения неизбежны». И, наконец, используя прецеденты «ненормального губернатора Руцкого» и «гомосексуалистов-растратчиков», а также общий подход ЕСПЧ к возможности провокаций в политической журналистике, критики олигархов обрели самое широкое поле для творчества: коротюлки, анекдоты, мемы, гифки. Суды будут годами исследовать, что можно говорить, а что нет, без всякой уверенности, что Страсбург потом не заявит, что все это допустимо и термины «отмороженный на всю голову олигарх Х.» или «упырь, подмявший под себя целую область» вполне вписываются в допустимый политический дискурс.

Таким образом, можно сказать, что Алексей Анатолич проиграл бой, но не проиграл битву. Главное, правильно перегруппироваться – и в Страсбург. Но это мы все увидим лет через пять, когда и ишакам, и падишахам, и даже Алишеру Бурхановичу будет уже все равно.