Лев Аристидович Кассо: цивилист на службе империи

Годовщина, хотя и не круглая, со дня рождения Льва Аристидовича Кассо — завтра исполняется 151 год со дня его рождения — дает повод вспомнить этого крупного ученого и администратора, к настоящему времени довольно прочно (и совершенно напрасно) забытого. Его судьба весьма необычна, а вместе с тем и характерна для того уникального времени, в котором довелось ему жить: вещи прежде небывалые происходили тогда все чаще и чаще, пролагая дорогу событиям и вовсе немыслимым, хлынувшим на Россию водопадом в 1917 году.

В научном и особенно в чиновном мире Кассо явился своего рода новинкой, чем-то отнюдь не типичным для истекшего — спокойного и размеренного — девятнадцатого столетия. Будучи видным профессором-цивилистом, он все-таки запомнился преимущественно своей деятельностью на посту министра народного просвещения (1910–1914), и именно в этой своей роли был более всего необычен. Журнал «Нива» так писал о его назначении: «Едва ли не впервые за всю историю министерства на этом посту появляется сравнительно еще очень молодой деятель, полный сил и энергии и чуждый административной министерской рутины, — человек совершенно свежий и новый в министерских сферах. Мало того, человек почти неизвестный в высших правительственных кругах».

Каков же был жизненный путь этого наиболее оригинального из тогдашних министров?

Родился он 18 июня 1865 года в Париже, в семье Аристида Степановича Кассо и его жены Александры Спиридоновны. Отец его был российским подданным и одним из богатейших землевладельцев Бессарабии. Сын получил имя на французский манер — Леон Виктóр Константен Кассó — и молодость свою провел во Франции. Этническое происхождение наложило сильный отпечаток на его внешность, которая обращала на себя всеобщее внимание — впоследствии его часто за глаза называли то «греком», то «цыганом», то «левантийцем». Образование получил самое отличное — учился в лицее Кондорсе, затем в Сорбонне (одна из его работ имеет посвящение «памяти незабвенного учителя Albert Sorel»), Гейдельберге и, наконец, в Берлине, где защитил диссертацию «Ответственность наследника по завещанию по римскому и современному праву» на получение степени doctor utriusque juris.

По возвращении Кассо в Россию его карьера быстро пошла в гору: в период с 1892 по 1910 год он последовательно профессорствует в Дерптском, Киевском, Харьковском и Московском университетах, преподавая гражданское право. В 1908 году он становится директором Катковского лицея — привилегированного учебного заведения в Москве. Написанные в эти годы труды, в особенности «Русское поземельное право» и «Понятие о залоге в современном праве», выдвинули его в ряд первейших российских цивилистов. «Его удивительная память, разнообразные познания и огромная эрудиция могли бы заменить десятки научных фолиантов», — писал о нем сенатор В. Н. Смольянинов-Заболотский. Вклад Кассо в науку еще предстоит тщательно взвесить и оценить тем, кто напишет пока несуществующую историю российской цивилистики.

Резкий поворот в дотоле мирной академической карьере Кассо принес 1910 год, когда он получил весьма неожиданное предложение возглавить министерство народного просвещения — одно из наиболее проблемных ведомств Российской империи. Назначение Кассо было сделано буквально по телеграфу: император Николай II лично его не знал и положился на мнение премьера Столыпина, которому вполне доверял. Столыпину же эту кандидатуру предложил его кузен, специалист по аграрному законодательству России барон А. Ф. Мейендорф. Еще в 1907 г. Столыпин писал министру народного просвещения А. Н. Шварцу о Кассо как о возможном кандидате в товарищи министра: «Я его не знаю и никогда не видел, но задавшись целью выискивать людей, я не мог не обратить внимание на все то, что слышал про настоящую культурность, образованность и благородство этого человека». Правда, премьера смущали «нерусский вид» Кассо и его «внутренний мир» (что именно в данном случае имелось в виду, остается загадкой). Так или иначе, но в конце концов Кассо был назначен — однако уже не товарищем, а министром вместо самого Шварца.

Вряд ли высокое жалованье и почет, связанные с должностью министра, были для него особенно привлекательны — ведь он и без того был весьма богат и мог бы жить припеваючи в любой европейской стране, окружив себя любимыми книгами (у него была обширная библиотека). К тому же должность министра народного просвещения была, по обстоятельствам того времени, прямо расстрельная: один из прежних министров, Боголепов, — кстати, тоже профессор-цивилист — был убит выстрелом революционера, да и непосредственный предшественник Кассо, А. Н. Шварц, попросту изнемогал в этой должности и не раз просил Столыпина об отставке. Тем не менее Кассо столыпинское предложение принял. В этом было, пожалуй, нечто античное: возможно, романист Кассо ощущал себя как бы проконсулом, призванным водворить порядок в обширной и беспокойной провинции под названием «русское образование». В конце концов, ведь и великий Ульпиан был префектом претория, причем не в самые благополучные для империи времена… Известно, что в прощальной своей речи перед лицеистами Кассо обратился именно к образу древнего Рима; указав на изображающие его гравюры, он сказал: «Вы видите, Рим — такое могучее государство, как Россия. И если Рим был силен цивилизацией и своим сознанием права, то и Россия так же нуждается в молодых силах, которые проводили бы в жизнь правовое юридическое начало».

Государство в то время находилось в перманентной войне — но, в отличие от Рима, не с внешними варварами, а с собственным студенчеством, зараженным леворадикальными настроениями. Не очень отставала от студентов по части радикализма и профессура. Атмосферу, господствовавшую в университетах, хорошо характеризует подробность, которую находим в мемуарах К. Ф. Головина, крупного чиновника и публициста: «В 90-ых годах в целой России был один только профессор политической экономии, не причислявший себя прямо или косвенно к социалистам: это был Георгиевский, увлекательностью не отличавшийся. Чему же удивляться, что учение Маркса стало у нас экономическим символом веры? Молодежь выносила из университетских лекций мало проверенные взгляды эс-деков [социал-демократов]. Помнится, на диспуте в Петербурге один магистрант, позволивший себе усумниться в безусловной верности определения ценности у Маркса, получил строгое напоминание со стороны одного из присутствующих профессоров, что к авторитетному имени Маркса следовало бы относиться с большим уважением. Sic! И это происходило в «Императорском» университете столичного города С.-Петербурга».

Именно этот тяжелый «фронт» и достался Кассо. Он попал в самое пекло борьбы практически без всякой раскачки и подготовки. 8 октября его назначают управляющим министерством, 17 октября умирает его бывший коллега — профессор римского права С. А. Муромцев, по совместительству председатель 1-й Государственной Думы, закончившей свою бесславную деятельность «Выборгским воззванием», — и эта смерть дает повод к мощной студенческой демонстрации (участвовало до 100 тысяч человек). Кончина 20 ноября еще одного «властителя дум» оппозиционной общественности, Л. Н. Толстого, добавляет нового масла в огонь. В этих протестных акциях бок о бок с представителями революционных партий, участвовали и представители высшей школы, профессора, включая даже проректора С.-Петербургского университета. В конце концов чаша терпения министерства переполнилась, и Кассо запретил все студенческие собрания, возложив ответственность за их прекращение на университетские советы. Поскольку профессура эту ответственность на себя не взяла, правительству пришлось прекращать незаконные сходки принудительно, с помощью полиции.

Вторжение полиции в университет вызвало страстную критику со стороны левой печати и профессуры, изобразившей ситуацию как нарушение университетской автономии (при этом критики не желали указать, а что же правительству оставалось делать в сложившихся условиях). Дело принимало все более горячий оборот: началась общая студенческая забастовка, при этом лояльные студенты и преподаватели подвергались обструкции и запугиванию (один из умеренных профессоров весьма точно назвал студентов «расходившимися башибузуками»). Происходили сцены одна невозможнее другой: в М. Я. Пергамента швырнули банку с чернилами, профессор И. А. Ивановский получил от студента удар в лицо, с Н. Я. Марром (будущим антигероем сталинской статьи о вопросах языкознания) случился истерический припадок, братья-профессора Гримм, один из которых был ректором Петербургского университета, из-за нападок студентов ходили в слезах, и т.п.

Впрочем, разумные голоса, пусть и сравнительно немногие, все же раздавались, причем даже из либерального лагеря. Так, Е. Н. Трубецкой мрачно писал: «Вообще положение безвыходное: если победят студенты, университет превратится в революционный клуб. Если, что вероятнее, победит правительство, университет превратится в что-то среднее между участком или чайною русского народа». Однако, пророчески продолжал он, «когда правые будут сметены левыми, эти покажут нам ужасы, неизмеримо большие» и «еще заставят пожалеть о Столыпине». На страницах правой печати за Кассо заступился знаменитый В. В. Розанов: в статье под заголовком «Будьте храбрее, господа…» ответственность за произошедшее он целиком возложил на силы социал-демократии и революции.

В сущности же, политика Кассо в части деполитизации образования была не чем иным, как политикой Николая II и Столыпина. Последний писал своему сподвижнику И. Я. Гурлянду, что «жалкое нытье о произволе правительства… не заставит отдать массу русской молодежи в распоряжение политиканствующих профессоров… Эти мечты нужно оставить, оставить и политику, вернуться к науке. И нужно знать и помнить, что на пути господ, мечтающих о политическом влиянии через загипнотизированное ими студенчество, стоит не один м[инистр] н[ародного] пр[освещения], а правительство в его целом».

Апогеем кризиса явилась отставка большой группы леволиберальных профессоров Московского университета в феврале 1911 года в знак протеста против действий правительства (довольно комическим образом с ними вместе массово подали в отставку и приват-доценты, вовсе не состоявшие на государственной службе). К некоторому удивлению самих протестующих, отставка была министром принята. Одновременно из университетов были исключены несколько сотен студентов.

Интересующихся дальнейшими подробностями развития конфликта, его постепенного угасания и «рассасывания» мы отсылаем к обстоятельной статье Е. А. Ростовцева («1911 год в жизни университетской корпорации»). Здесь достаточно будет отметить, что жесткие действия министра-цивилиста навлекли на него стойкую ненависть со стороны общественности — в сущности левой, но с гордостью именовавшей себя «либеральной» (вообще, отождествление левизны с либерализмом случилось в России даже раньше, чем в США, где, по замечанию Хайека и Шумпетера, враги свободы — социалисты — сознательно совершили подлог, присвоив себе звание «либералов»). После университетской истории 1911 года Кассо постоянно ходил под отставкой и неофициально считался первоочередной жертвой, которую правительству придется принести, как только ему понадобится сделать что-нибудь приятное либеральной общественности. Таким образом, одиозный «левантиец» или, если угодно, «мавр» Кассо сделал свое дело и был обречен в скором времени уйти: в грозовой предвоенной обстановке монархия все настойчивее искала поддержку со стороны общественности, а в этой среде Кассо жаловали очень немногие. Можно сказать, что отставка Кассо была уже практически решена — как вдруг случилось нечто беспрецедентное и непоправимое.

В августе 1914 г., посреди начинавшейся европейской войны, в русской прессе появилось сообщение:

«Избиение Кассо и супругов Шрейбер. 25 июля в министерстве иностранных дел, между прочим, получены из Стокгольма две телеграммы: одна от престарелаго члена Гос. Совета — Н. Н. Шрейбера, а другая от министра народнаго просв. Л. А. Кассо. Н. Н. Шрейбер сообщает, что немецкая чернь жестоко избила не только его, но и его больную жену. Л. А. Кассо избили на вокзале до потери сознания».

Этот чудовищный факт наглядно свидетельствует, между прочим, до какой же степени никто в России, даже в высших сферах, не ожидал начала войны именно в эти дни и недели — если даже действующий министр, наряду с другими сановниками, оказался на территории «потенциального противника» в самый неподходящий для этого момент…

Следствием этого избиения стали психологический надлом и резкое ухудшение здоровья Кассо. В отставке с должности министра уже не было необходимости — его дни и так были сочтены.

Лев Аристидович Кассо скончался 26 ноября 1914 года в Петербурге, не дожив до 50 лет. Можно сказать, что он погиб на посту и тем самым повторил, mutatis mutandis, судьбу своих далеких предшественников — Ульпиана и Папиниана, служивших другой империи и также потерявших жизнь, противодействуя нарастающему разложению и варварству. Согласно своему предсмертному распоряжению, Лев Аристидович был погребен в родовом имении Чутулешть, в парке у церковной стены. Памятник на своей могиле он просил не ставить, а завещал положить на нее лишь небольшую — высотой не более 3 вершков — плиту с простой надписью «Доктор Кассо». Очевидно, что свою ученость он ценил гораздо выше доставшегося ему случайно и не принесшего никакого счастья министерского поста.

Главные научные работы Л. А. Кассо:

Преемство наследника в обязательствах наследователя (1895)

Общие и местные гражданские законы (1896)

Ф. Г. фон-Бунге и остзейское гражданское право (1897)

Понятие о залоге в современном праве (1898)

Запродажа и задаток (1904)

Неизвестность хозяина найденной вещи (1905)

Здания на чужой земле (1905)

Русское поземельное право (1906)

Византийское право в Бессарабии (1907)

Россия на Дунае и образование Бессарабской области (1913)

Петр Манега, забытый кодификатор бессарабского права (1914)