Меры пресечения: 5 главных проблем и их решение

Свежая статистика Верховного суда показывает, что в 2015 году количество удовлетворенных ходатайств об избрании содержания под стражей в качестве меры пресечения увеличилось почти на 6% (7568) до 140309 случаев. Арест как самая популярная мера пресечения в России не сдает своих позиций, более того — применяется чаще.

Даже принятое в конце 2013 года постановление Пленума Верховного суда РФ о мерах пресечения — прогрессивное решение, основанное на практике Европейского суда по правам человека, не смогло изменить положения дел. Сейчас ВС дорабатывает документ с целью упростить применение иных видов пресечения, но есть опасения, что благие намерения руководства исправить ситуацию «на земле» весьма незначительным образом отразятся на деятельности судов первой и апелляционной инстанций.

Основание для подобных выводов — данные судебной статистики[1].

Как видно из таблицы, процент удовлетворенных ходатайств об избрании или продлении меры пресечения представляет собой своего рода константу, не зависящую от изменения нормативного регулирования. Приведенные данные свидетельствуют о существовании устойчивых рутинных процессов в деятельности судов и правоохранительных органов. Поэтому усилия реформаторов должны быть направлены не на корректировку постановления, а на кардинальное решение пяти главных проблем, связанных с применением в России мер пресечения.

Проблема № 1: дежурное обоснование

Зачастую, чтобы оставить обвиняемого под стражей, следователю или дознавателю достаточно просто перечислить основания, предусмотренные ст.97 УПК РФ, или привести дежурные фразы о тяжести инкриминируемого деяния, необходимости проведения следственных действий и отсутствии у лица социальных связей. Последнее — даже в тех случаях, когда у обвиняемого при отсутствии официально зарегистрированного брака и детей, например, есть родители, с которыми поддерживаются нормальные отношения. Есть, правда, и более оригинальные формулировки.
[tag:teaser:390]
Развернутый анализ доказательств, подтверждающих конкретные факты воздействия на свидетелей и потерпевших, уничтожения улик либо свидетельствующих хотя бы о наличии у обвиняемого таких намерений, почти никогда не дается. 

Проблема № 2: качество мотивировки

Постановления судьи должны быть законными, обоснованными и мотивированными. Это устанавливает ч.4 ст.7 УПК, а в определении Конституционного суда №42-О от 25 января 2005 года указано, что положения статей 7, 123, 125, 388 и 408 УПК не допускают отказ судов и иных правоприменительных органов и должностных лиц от рассмотрения и оценки всех доводов заявлений, ходатайств или жалоб участников уголовного судопроизводства. А мотивировки решений по ним должны содержать указания на конкретные, достаточные с точки зрения принципа разумности основания, по которым аргументы отвергаются.

На практике же подробно изложенные доводы защиты со ссылками на позиции ЕСПЧ и ВС хоть и приобщаются к материалам дела, зачастую остаются без должного внимания. Например, ЕСПЧ неоднократно указывал: «отсутствие постоянных места жительства или работы не может служить основанием для опасений, что заявитель скроется или совершит новое преступление» (§54 постановления по делу «Сергей Медведев против РФ», жалоба № 3194/08). Необходимость следственных действий с участием обвиняемого также «не может оправдывать содержание под стражей» (§86 постановления по делу «Миминошвили против РФ», жалоба № 20197/03). Однако вопреки позициям ЕСПЧ, доводимым, кстати, до судов, в их решениях упоминаются всё те же доводы: имярек не имеет постоянного места жительства, официально не трудоустроен, необходимо провести следственные действия. В лучшем случае указывается, что сторона защиты ссылается на правовые позиции ЕСПЧ (конкретные причины, по которым суд не следует им, не излагаются), в худшем — не бывает и этого.

Точно так же суды относятся к норме, согласно которой заключение под стражу избирается при невозможности применения более мягкой меры пресечения (ч.1 ст.108 УПК). П.3 ст.5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод также обязывает госорганы рассмотреть возможность применения альтернативных мер обеспечения явки обвиняемого в суд и объяснить в своих постановлениях, почему такие альтернативные меры не гарантировали бы надлежащий ход судебного разбирательства (§44 постановления «Щеглюк против РФ», жалоба № 7649/02). Однако мотивировка постановлений судов в части оценки применения альтернативных мер подчас ограничивается примерно такими фразами: «суд не находит оснований для избрания иной, более мягкой меры пресечения, не связанной с изоляцией от общества» и т.п. При этом перечисленные в ст.97 УПК основания являются общими для всех мер пресечения, а подпадающие под них обстоятельства сами по себе не могут свидетельствовать о необходимости применения именно исключительной меры пресечения — заключения под стражу.

Проблема № 3: неверная квалификация

Еще одна проблема — отсутствие судебного контроля за предварительной квалификацией вмененного преступления. Практика показывает, что действия лица могут быть изначально квалифицированы по п.«б» ч.3 ст.163 УК (это особо тяжкое преступление), ему избирается мера пресечения в виде заключения под стражу, ее срок продлевается более 8 раз, все попытки обжалования, сопровождающиеся указаниями на завышенную квалификацию, безуспешны. А через полтора года нахождения под стражей гражданин осуждается по ч.2 ст.330 УК (это преступление средней тяжести), по которой продление срока содержания под стражей свыше 6 месяцев законом вообще не допускается.

Еще один пример — вменение при преступлениях, совершенных группой лиц, дополнительных составов (ст.209 или ст.210 УК), которые являются особо тяжкими, а значит «весомыми» для продления срока содержания под стражей. Тот факт, что в последующем дополнительные составы не подтвердятся, не имеет принципиального значения.

Подобная практика будет существовать до тех пор, пока суд не начнет анализировать предварительную квалификацию вмененного преступления для подтверждения ее хотя бы доказательствами, убедительными на первый взгляд. Такой анализ не будет противоречить запрету на вхождение в обсуждение вопроса о виновности лица до вынесения итогового решения по делу, поскольку никаких выводов, имеющих преюдициальное значение для приговора, здесь сделано не будет.

Проблема № 4: «автоматическое» продление

Будучи избранной, мера пресечения в виде содержания под стражей продлевается в 98% случаев[2]. При этом в ходатайствах следователей и постановлениях судов зачастую приводятся те же основания, что использовались по этому делу и ранее, хотя ЕСПЧ в постановлении по делу «Пелевин против РФ» от 10 февраля 2011 года указал: «По прошествии времени первоначальные основания для заключения под стражу становятся все менее значимыми, и суды должны приводить иные относимые и достаточные основания, требующие продолжительного лишения свободы».

Сложившаяся ситуация отчасти обусловлена положениями ст.110 УПК РФ, согласно которым «мера пресечения отменяется, когда в ней отпадает необходимость, или изменяется на более строгую или более мягкую, когда изменяются основания для избрания меры пресечения, предусмотренные статьями 97 и 99 настоящего Кодекса». Подобная формулировка позволяет обосновывать сохранение уже избранной меры пресечения ссылкой на то, что «основания для ее избрания не отпали и не изменились».

Проблема № 5: неэффективность обжалования

Обжалование постановлений судов о заключении под стражу и о продлении срока содержания под стражей не является сколько-нибудь результативным. По официальной статистике Судебного департамента при ВС[3] (данных в целом за 2015 год пока нет) отмена или изменение обжалованных постановлений о заключении под стражу происходит примерно в 8-10% случаев, а о продлении срока содержания под стражей — в 6%.

При этом отмена и изменение связаны, как правило, с неправильным исчислением сроков содержания лица под стражей судом первой инстанции или внесением иных — «редакционных» — правок в постановление без изменения его по существу, а отмена не означает в последующем изменения меры пресечения. В действительности же арест меняется на другие меры пресечения по результатам апелляционного обжалования еще меньше, чем упомянутые 8-10%.

В качестве примера можно привести данные из справки Саратовского облсуда за 9 месяцев 2014 года: из 222 обжалованных постановлений о заключении под стражу отменено или изменено было 24, в том числе с изменением меры пресечения на более мягкую (домашний арест) — 5. За тот же период из 318 постановлений о продлении срока содержания под стражей отменено или изменено было 16, в том числе без избрания иной меры — 1[4].

Можно возразить, что подобная стабильность свидетельствует о законности и обоснованности постановлений. Однако ЕСПЧ не устает констатировать нарушения Россией статьи 5 Конвенции о защите прав человека: в 2014 году такие нарушения были определены в 56 постановлениях (общее количество постановлений, которыми было признано хотя бы одно нарушение Россией конвенции, — 122)[5], в 2013 году — в 63 (119), в 2012 — в 64 (122), в 2011 году — в 68 (121)[6]. При этом в пилотном постановлении по делу «Ананьев и другие против Российской Федерации» от 10 января 2012 года, посвященном условиям содержания в российских следственных изоляторах, ЕСПЧ особо обратил внимание на «неоправданное и чрезмерное применение меры в виде содержания под стражей при досудебном уголовном разбирательстве», что «подтверждается продолжающимся потоком новых сходных жалоб в Европейский суд». Разумеется, все материалы, проходящие через ЕСПЧ, «успешно» преодолели в России вторую инстанцию.

Реагировать нужно процессуально

Каковы же возможные меры для изменения сложившихся практик? Пожалуй, самая простая — использование Верховным судом системы так называемого «мониторинга в ручном режиме», которая заключается в ежемесячном или ежеквартальном сборе аналитических справок у региональных судов с последующим доведением своего мнения вниз по инстанционной вертикали. Для этого могут быть задействованы такие инструменты, как «внутренние» письма или учеба региональных судей с участием коллег из ВС. Очевидным минусом такой системы будет являться ее неформальная институционализация и, как следствие, необязательное следование рекомендациям в каждом конкретном случае и отсутствие очевидных мер реагирования на это.

Более затратная мера — внесение в УПК изменений, вводящих рассмотрение ходатайств о мерах пресечения судом с участием ротируемых ежемесячно двух заседателей, отбираемых по упрощенной (в сравнении с отбором присяжных) системе. Они не обременены влиянием рутинных процессов и создаваемой ими path dependence problem[7], а потому смогли бы изменить подход не только судов к мерам пресечения, но сотрудников правоохранительных органов — к качеству представляемых материалов и обоснованию ходатайств. Разумеется, это повлечет и определенные финансовые издержки, однако вряд ли дополнительные затраты будут сколько-нибудь заметны с учетом расходов, необходимых для введения в райсудах практики рассмотрения уголовных дел с участием присяжных заседателей (по словам заместителя председателя ВС РФ Владимира Давыдова, планируемое расширение будет стоить 12 млрд рублей единовременно и 300 млн ежегодно). В конце концов, необходимые денежные средства можно отчасти изыскать, отказавшись от претворения в жизнь справедливо критикуемого законопроекта Министерства юстиции РФ об обязательной видеофиксации судебных заседаний, для реализации которого необходимо 5,4 млрд рублей единовременно и еще 1,63 млрд ежегодно.

Особого внимания заслуживает практика обжалования постановлений о мерах пресечения. Из приведенных выше данных видно, что отказы в избрании ареста или в продлении срока содержания под стражей отменяются или изменяются судами второй инстанции гораздо чаще, чем постановления, которыми удовлетворяются ходатайства следователя или дознавателя. Сложно допустить, что при принятии «отказных» постановлений суды в разы чаще допускают процессуальные ошибки, чем удовлетворяя ходатайства следователей и дознавателей. По-видимому, при пересмотре «отказных» постановлений процессуальные нарушения просто чаще обнаруживаются, что свидетельствует о наличии для них более жестких стандартов пересмотра. В результате судья, отказывая в удовлетворении ходатайств следователя или дознавателя, гораздо больше рискует получить отмену или изменение постановления в апелляции, чем при их удовлетворении. Поэтому необходимо менять подход апелляционных инстанций к рассмотрению жалоб и представлений на постановления о мерах пресечения.

Учитывая, что на сегодняшний день рассмотрение вопросов о мерах пресечения, по большому счету, замыкается на региональном уровне, ВС (если он действительно хочет изменить ситуацию) может инициировать законодательные изменения по превращению себя в «третью инстанцию». Это позволило бы ему не только отслеживать положение дел «в реальном времени», но и реагировать сугубо процессуальными методами. На первых порах наблюдался бы наплыв жалоб в ВС, однако в последующем региональные суды, ориентируясь на позиции высшей судебной инстанции и осознавая перспективы обжалования, сформировали бы свою практику отмен и изменений постановлений о мерах пресечения. Разумеется, подобные нововведения возможны только с учетом «пропускной способности» ВС и ресурсов для ее увеличения.

Если же ВС намерен ограничиться только внесением изменений в постановление пленума о мерах пресечения, то при сохранении существующих рутинных процессов следует ожидать, что крайне оценочные формулировки правовых позиций высшей судебной инстанции будут использоваться отнюдь не в пользу провозглашаемой ЕСПЧ презумпции освобождения лиц из-под стражи[8].

Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов