Реальные потребности судебной реформы

Суд выступает одним из наиболее действенных средств испытания человеческой судьбы, и неслучайно, что «суд» и «судьба» — слова однокоренные. Во времена реформ на кон ставится судьба самого суда.

В период преобразований «судебной части» неразумно рассматривать плюсы и минусы той или иной организации органа правосудия, если при этом остается без внимания смысл затеваемых изменений. Достоинства и недостатки любой новой конструкции суда поверяются замыслом реформаторов и должны обсуждаться в контексте предпринимаемых реформ.

Первый такт: плацдарм судебной реформы

Очевидно, что Царь-Освободитель Александр II, вводя в России суд присяжных, не только стремился утвердить в делах «правду и милость», но также подкреплял институционально равенство сословий перед законом и судом, поощрял процесс превращения миллионов рабов в ответственных граждан, сближение образованных и забитых классов общества.

Восстанавливая в постсоветской России в 1993 году после более чем 70-летнего перерыва суд присяжных, мы утверждали институт «прямого народовластия, призванного реализовывать как право граждан на участие в отправлении правосудия в качестве одного из проявлений их права на участие в управлении делами государства… так и функцию общественного контроля над правосудием по уголовным делам, обеспечивающую демократичность, открытость и независимость судебной власти»[1]. Но была и другая равновеликая цель — привить к отечественной, советской по своему происхождению и опыту, судебной системе чужеродный для нее росток состязательности в расчете на плавное и безболезненное изменение суда в духе свежих демократических начал. Важно было захватить плацдарм, и потому пришлось уступить бешеному противодействию прокуратуры и других «правоохранителей», исправив первоначальный законопроект: суд присяжных не создавался на уровне районов; его компетенция сводилась лишь к делам, которые слушали областные (краевые) суды, да и то в девяти тщательно отобранных областях и краях; голосование по вердикту не предполагало достижения квалифицированного большинства, а значит, всегда увенчивалось успехом[2]. Возможность введения суда присяжных по гражданским делам, предусмотренная Концепцией судебной реформы 1991 года, была отринута практически сразу.

Зато именно благодаря введению этой формы судопроизводства по некоторым уголовным делам был достигнут ряд важных результатов. Презумпция невиновности и состязательность перестали быть пустым звуком; отказ прокурора от обвинения приобрел юридический вес и значение. Потерпевший был допущен в прения сторон. Обвинительное заключение перестал оглашать судья. Было упразднено (но, к несчастью, опять возвращается тихой сапой) доследование. Появился сокращенный порядок судебного следствия. В России перестали казнить осужденных. Пока противники реформ ломали копья в борьбе с надвигающимся судом присяжных, в ткани соответствующего законопроекта была замаскирована и прошла при голосовании незамеченной норма о признании доказательств недопустимыми.

С появлением суда присяжных мы получили действующую модель состязательного судопроизводства, и судьи, привыкшие обслуживать конвейер («отписывать дела»), приобрели возможность учиться настоящему правосудию, приобретать новые квалификации — психологов, ораторов, просветителей. Суд присяжных привнес в залы заседаний подлинную культуру, позволил проявиться своеобразию нашего народа, его правде[3].

Второй такт: деформация суда присяжных

Даже разбирая сравнительно ничтожное количество уголовных дел, суд присяжных оказался опасен для карательных органов — и при определении участи конкретных подсудимых, и из-за перспективы передачи представителям народа новых дел. Суд присяжных стал грозен в качестве инструмента обратной связи, зеркала, поднесенного к лицу всей правоохранительной системы. Присяжные заседатели с первых лет участия в разбирательстве уголовных дел выносили в императорской России на порядок больше оправдательных вердиктов, чем оправдательных приговоров коронные суды.

Можно было бы списать оправдательные вердикты присяжных заседателей на их некомпетентность (любимое присловье ведомственных ученых: «Они же непрофессионалы!»), однако этот довод — из разряда негодных средств. В самом деле, доля оправдательных решений, вынесенных в царской России коронными судьями и присяжными заседателями по делам о преступлениях против жизни и здоровья, против женской чести, против веры и других, была практически одинакова. Существенные расхождения имелись в решениях по делам о преступлениях против порядка управления (главным образом, бродяжничество) и должностных преступлениях — здесь присяжные заседатели проявляли большую мягкость, нежели царские юристы. В современной же России по всем без исключения сравнимым составам преступлений судьи стоят горой за обвинение, оправдывая около 1% подсудимых (с последующей отменой 40% вынесенных оправдательных приговоров), а присяжные заседатели объявляют невиновными от 10% до 22% преданных суду лиц. Может ли статься, что крестьяне при царе были большими профессионалами, скажем, по делам об убийствах, нежели наши сограждане? А современникам, выходит, ни одна разновидность уголовных дел не по плечу, ведь их совесть разительно не совпадает со «внутренним убеждением» людей в мантиях. Конечно же, такой разброс позиций доказывает не что иное, как порочность унаследованных с советских времен приемов судопроизводства, не выдерживающих испытания подлинно состязательным и непредвзятым судом. Оправдательные вердикты по шитым белыми нитками делам, где обвинение основано на самооговоре и пытке, — урок следствию, не претерпевшему кардинальных реформ.

Разумеется, на исходящую от суда присяжных опасность отлаженному механизму уголовного преследования карательные органы и покрывающие их огрехи и злодейства высокопоставленные судьи, принадлежащие к той же номенклатурной стратегии вертикали власти, ответили деформацией едва успевшего укорениться института. Компетенция суда присяжных последовательно ограничивалась, пока не истаяла более чем вдвое. Появление присяжных в новых и новых судах областного уровня самым парадоксальным образом сопровождалось уменьшением количества вынесенных вердиктов. Как видно из приводимой таблицы, девять областных (краевых) судов с участием присяжных заседателей в 1999 году рассмотрели уголовные дела в отношении 880 обвиняемых, а в 2014 году почти сто судов данного уровня (кроме судов Крыма и Севастополя) закончили с участием присяжных заседателей дела лишь 794 подсудимых.
 

Итак, число судов, где могут заседать представители народа, возросло в десять раз, а фактическое количество разрешенных уголовных дел при этом уменьшилось на десятую часть

В 2013 году под предлогом совершенствования апелляции (а фактически — для уменьшения нагрузки судей Верховного суда РФ) права предстать перед судом присяжных по делам об убийствах и некоторых других преступлениях лишили женщин, подростков, стариков. Только в 2016 году Конституционный суд РФ признал это решение дискриминационным в отношении женщин (дело Лымарь), но ранее, в 2014 году, согласился с конституционностью данных ограничений для несовершеннолетних (дело Филимонова).

Обвиняемых, нередко с помощью их защитников, отговаривают от суда присяжных, а если они настаивают на соответствующем ходатайстве, то обвинение изменяется таким образом, чтобы дело оказалось в районном суде.

Не прекращаются попытки упразднить суд присяжных вообще либо заменить его судом шеффенов, причем в последний раз эту неблаговидную миссию под предлогом расширения компетенции присяжных приняли на себя руководители ВС РФ. Надо отметить, к чести судейского сообщества, что в 1993 году Совет судей РФ (председатель — М.М.Бобров) и председатель ВС РФ В.М.Лебедев открыто выступали в поддержку суда присяжных, в том числе и с трибуны тогдашнего законодательного органа — Верховного Совета РСФСР. Жаль, что теперь позиция руководства «третьей власти» изменилась.

Суд присяжных претерпел не только количественное умаление, но и качественные повреждения. Наращивалось «оперативное сопровождение» процессов. Верховный суд РФ вводил ограничения на исследование доказательств и принятие решений с участием присяжных заседателей, запрещая стороне защиты «порочить доказательства обвинения», оспаривать объективность следствия, говорить о пытках, а присяжным — вдаваться в вопросы, касающиеся формы вины, аффекта, фактов опубликования будто бы секретных сведений в открытой печати. Дошло до того, что судьи начали останавливать адвокатов, когда те просили, «чтобы присяжные заседатели приняли решение в соответствии со своей совестью… и не брали на свои плечи всю тягу ответственности за несправедливый вердикт»[4]. Думаю, в современном российском суде с участием присяжных заседателей Ф.Н.Плевако, А.И.Урусову, Н.П.Карабчевскому и другим чародеям слова и рта не дали бы раскрыть.

Обнаружены случаи, когда судьи призывают соотечественников не принимать во внимание при вынесении вердикта «общечеловеческие чувства, как и жалость»[5].

Во многих республиканских, областных (краевых) судах присяжные заседатели целые годы подряд не участвовали в рассмотрении дел; в ряде судов в год разбирается по одному-два дела с присяжными заседателями. Не все служители Фемиды приобрели опыт подлинно состязательного правосудия, поскольку обычно в судах дела с участием присяжных ведут немногие судьи, а то и единственный судья.

Небольшое количество уголовных дел, рассматриваемых судом с участием присяжных заседателей, выливается в растрату и угасание приобретенных судьями, прокурорами и адвокатами новых компетенций в области правоведения, риторики, психологии, правового просвещения, является причиной ликвидации специальных подразделений (канцелярий), некогда обеспечивавших отбор присяжных и работу с ними по конкретным делам.

Третий такт: новые рубежи судебной реформы

Как отмечалось выше, внедрение суда присяжных в постсоветской России оказало неизгладимое влияние на законодательство. Кроме того, и сторонники, и противники суда присяжных едины в признании его роли в повышении качества предварительного следствия — но только по делам подсудных ему категорий (а точнее, по делам этих категорий, доходящим до «суда равных»). Однако возможности малораспространенного суда присяжных как инструмента реформы к настоящему моменту исчерпаны.

КС справедливо подчеркивал, что «…судопроизводство с участием присяжных заседателей, в котором не профессиональный судья, а коллегия присяжных самостоятельно выносит решение по вопросу о виновности подсудимого, имеет особую конституционно-правовую значимость»[6]. Новый этап судебной реформы немыслим без самого широкого распространения суда присяжных, включая разбирательство с участием представителей народа гражданских дел.

Власти согласны, выражая свою покорность словам Президента России, терпеть суд присяжных и даже несколько увеличить круг дел, ему подсудных. Обсуждается возможность предоставления подсудимым права ходатайствовать о суде присяжных еще и по делам об убийствах без квалифицирующих признаков и о смертельном тяжком вреде здоровью. Это примерно 15000 уголовных дел, то есть, с учетом доли ходатайств обвиняемых о разбирательстве их дел присяжными (чуть больше 10%), дополнительная нагрузка на представителей народа составит примерно 1500 дел (а всего около 2000 дел). Эти идеи воплощены в законопроекте, внесенном 14 марта 2016 года в Госдуму. Нет сомнений, что данные предложения никакого кардинального значения иметь не могут, но являются просто уступкой общественному мнению, да и то по видимости.

Более того, вместо объявленного расширения компетенции суда присяжных, пусть и незначительного, в ближайшем будущем планируется урезать состав коллегии представителей народа на треть. Данное решение никакого научного обоснования не имеет, является ошибочным и, как показывают исследования социальных психологов, занимающихся теорией малых групп, выгодно стороне обвинения. Расширение же компетенции суда присяжных, по замыслу авторов законопроекта, отложено на 2018 год. Для успеха этого начинания нужно еще изменить правительственную программу развития судебной системы на период до 2020 года и дождаться 2018 года без дефолта и прочих катаклизмов. Сегодня же круг дел, подсудных судам областного звена, планируется оставить столь же узким; даже возвращение к границам 2013 года не подразумевается. Законопроект, будто бы посвященный реформе, отодвигает расширение компетенции суда присяжных в непредсказуемое прекрасное далеко, попутно калеча уже работающий российский суд присяжных. И в этой деформации – его ближайший и неотвратимый эффект.

Между тем лишь массовое производство в суде присяжных может дать такие искомые эффекты, как перестройка практики расследования уголовных дел на принципах уважения прав человека, объективности, свободы от пыток; ощутимое повышение качества расследования; повышение авторитета суда в глазах народа, уровня доверия к суду; защита правовых судей от неодобрения их практик и преследования со стороны коллег и силовых структур; рост уровня и разнообразия профессиональных компетенций судей, прокуроров, адвокатов; даже удешевление судопроизводства за счет частого заключения сделок между органами уголовного преследования и обвиняемым.

Эффективность преобразований коренится вовсе не в том, чтобы как можно больше дел разбиралось с участием присяжных заседателей, а в том, чтобы как можно больше подсудимых имели такую легальную возможность. Понимая, что дело может оказаться в суде присяжных и завершиться оправданием, правоохранительные органы, по замыслу, должны, с одной стороны, избегать грубых нарушений прав человека и фальсификации доказательств, а с другой стороны, — охотнее склонять жертву и обидчика к примирению, предлагать сделку с правосудием на более приемлемых условиях.

Сегодня следует говорить о поэтапном распространении компетенции суда присяжных: на число уголовных дел, сравнимое с нагрузкой присяжных в царской России (примерно 40 000 дел в год) и даже США (примерно 165 000 дел в год); на ряд гражданских дел. Суд присяжных должен работать в районных судах.

В области законодательного регулирования суд присяжных необходимо рассматривать как главный способ разрешения дел, а не как особое производство; прочим формам разбирательства следует придать вид упрощения главного способа работы суда. В практическом плане целесообразно совместить нормы о расследовании, предъявлении обвинения, соединении и выделении дел с положениями о суде присяжных, его реальными возможностями. В частности, стоит избегать искусственного создания дел-гигантов, ориентируясь при формулировании обвинений на типовой процесс, который можно завершить в течение рабочей недели. Тогда, кстати, отпадет и проблема неявки присяжных заседателей по вызовам в суд. Работодатели не переносят длительного отсутствия подчиненных, но многие из них готовы даже сохранять неделю-другую за счет собственного кармана заработок выполняющим гражданский долг работникам. В этом российские предприниматели похожи на американских и английских боссов.

До сих пор суд присяжных встраивался в систему уголовного судопроизводства и претерпевал ее деформирующее влияние, страдал от ее несовершенств. Теперь нужно, чтобы система преобразовывалась в соответствии с потребностями демократического правосудия, воплощением которого является суд равных.